Из интервью с Алексеем Яковлевичем Ледковым, 1911 г. р.

Ледков был призван в ноябре 1941 г. ненецким окрвоенкоматом в 296 запасной лыжный полк рядовым-ездовым. В 1945 г. в сентябре демобилизован. Оленевод. Ненец. Родной язык – ненецкий. Неграмотный. Проживает в пос. Красное, Ненецкий автономный округ. Перевод с ненецкого Филиппа Ардеева. (296 запасной лыжный полк)

- Когда Вы пошли на фронт, умели говорить по-русски?
- Плохо говорил по-русски, можно сказать совсем не умел. Иногда даже не понимал, о чем говорят между собой мои товарищи. Потом все-таки научился говорить по-русски и стал понимать, о чем говорят они. Зырян мне помогал выучить русский язык. Вот так потихонечку и научился.
- Как Вы попали на фронт?
- Вначале угнали ездовых транспортных быков. А потом мы уехали за транспортными быками. Вдвоем с товарищем Семеном Пырерко на трех оленях уехали из Красного, вернее из Кореговки, что стоит пониже п. Красное. До деревни Коткино ехали на оленях, а потом – на почтовых лошадях. Ездовых оленей в деревне Коткино мы забили на мясо. Мясо продали. Свои личные олени были. Три хабтарки [Хабтарки – холостые матки. Хабтарки бывают очень резвыми в упряжке и неутомимыми. – Ф.Ардеев]. Из Коткино на почтовых лошадях уехали в Архангельск. Ночевали в чумах. В то время были почтовые чумы, как бы почтовые станции, целый день, бывало, едешь на лошадях, а вечером приезжаешь в чум. Вдвоем и ехали на почтовых лошадях. Приехали куда, не знаю, забыл название населенного пункта. Никак не могу припомнить. В общем, доехали до транспортных оленей, которых угнали раньше. Там очень много было оленей и людей. Кто шел пешком, кто на лыжах, кто ехал на оленях. Свободных оленей гнали аргишом. Ведь не всех же оленей запрягали. Оленей было очень много. До Архангельска доехали на оленях от того места, где пасли оленей для отправки в Мурман. В самом городе не пришлось быть. Там всех оленей погрузили на поезд. Мы тоже сели на поезд. До Мурмана ехали трое суток. В Мурмане оленей разделили по бригадам. Я попал во второй транспортный отряд. Не помню, кто был командиром во втором транспорте. Давно это было. Вспомнил. Вначале командиром был Рожин Анатолий Иванович. О, да, он был моим учителем. Он ведь хорошо говорил по-ненецки. Потом я не помню, кто был командиром, но через некоторое время я снова попал к нему. Я служил полтора года в пехоте. Ходил на лыжах, пешком. Зимой в основном на лыжах. Из пулемета не стрелял. Неудобно. Винтовка привычнее всего. Из винтовки можно стрелять точнее.
- Расскажите что-нибудь из фронтовой жизни.
- Был в пехоте. Однажды немцы ранили меня. Осколком мины. Мина разорвалась рядом. Товарища, который лежал рядом со мной, разнесло. Меня засыпало землей. Порвало кожу головы, за ухом. Кость осталась целой. Товарищи потом надо мной смеялись: «У него толстая и прочная кость на голове, даже мина не берет.» После этого я оглох на это ухо. (Другое ухо тоже не слышит. Потом в мирной жизни олени в корале затопали. Выбили один глаз. Вот беда-то, черт возьми! На войне вышел невредимый, так олени сделали тебя калекой). А было это так. Однажды наступали морские пехотинцы. Нам тоже досталось от морских пехотинцев. Они нас здорово отлупили. Они думали, что мы немцы. В горячке боя они не разобрались, открыли огонь по нашим пехотным частям, которые держали оборону в этом месте. И многих, конечно, перебили. Рядом со мной что-то взорвалось. Я потом ничего не помню. Очнулся, был засыпан землей. Никого рядом со мной не было. Все ушли, куда, не знаю. Я встал, вижу, семь человек. Испугался, приготовился защищаться. Они подошли ко мне и меня хотели пристрелить. Я держал в руках наган. По нагану определили, что я свой. У меня голова была вся в крови. Меня они забинтовали и сказали, чтобы я отполз за скалу. Там лежало много раненых. Они лежали в яме между камнями. Их было много. Я вышел оттуда, вижу, немцы наступают. Я положил винтовку на камень. Я сказал: «Смотрите, я их всех пересчитаю!». Но все сказали, не делай этого. Почему не разрешили стрелять? Чтобы не выдать раненых бойцов. А то, их всех бы пересчитал, стрелял из винтовки очень хорошо. Потом мы долго лежали между камнями. Я заснул от усталости и раны. Проснулся, никого уже не было. У меня голова была сильно в крови, они подумали, наверно, что я от ран умер [смех]. А раненых увезли, наверно. Меня оставили, посчитали умершим. Я стал идти назад. Я запомнил еще днем, где мы наступали. Врагов больше не встречал, полз очень осторожно. Полз я долго. Встретил одного раненого. Он был ранен в ногу. Он сказал мне, чтобы я помог ему доползти до своих. Он помогал одной ногой. Потом я пошел за помощью. У меня кружилась голова, сильно был слаб. Когда дополз до своих, они мне говорят: «Что ты ползал к немцам что ли? Ползал к немцам, тебе там и голову забинтовали. Мы тебя за это сейчас расстреляем». «Что значит, меня расстреляете? Мне оказали помощь семь человек.» Они говорят, что никто из них там не был: «Почему мы ничего не знаем?». Потом разбинтовали мне голову. По бинту узнали (бинты были с печатью), что мне помощь оказали морские пехотинцы. Сами спрашивают, как я попал к морским пехотинцам: «Ты где там бродил, так далеко забрел. Ты, оказывается, был у морских пехотинцев».
- Так Вас ранило осколками мины, выпущенной морскими пехотинцами?
- Нет, ранило меня немецкой миной, хотя они и не очень долго вели обстрел.
- Пришлось Вам стрелять по врагу?
- Нам стрелять не разрешали. Полковник, командир не разрешал. Иногда так охота бывает отщелкать немцев. Я охранял командиров. Комбата и всяких там лейтенантов. Это когда служил в пехоте. Наблюдал с высокого места со снайперской винтовкой. Наблюдал за окружающей местностью из укрытия. Однажды я обнаружил немецкого снайпера и сказал своему командиру: «Давай я его прищелкну!». Он сидел на дереве. Я увидел его через прицел своей винтовки. Тут прогремел выстрел. А я как-то до выстрела нагнулся вниз. Пуля взвизгнула над моей головой и срезала веточку, из-за которой я наблюдал за вражеским снайпером. Если бы не нагнулся, меня бы убило пулей немецкого снайпера. Тут полковник крикнул, что мол, так громко треснуло. Я говорю ему, что мою веточку пулей срезало. Он мне крикнул, чтобы я отошел в сторону от этого места.
- Когда Вы снова попали в транспорт?
- Был такой лейтенант по фамилии Сажин. Он был командующим бригады. Он уже был в возрасте. Он сказал: «Тебе в пехоте делать нечего. А нам так нужны ездовые». Сажин сказал, чтобы я составил список бывших оленеводов, которые служили со мной. Но их не отпустили. А меня Сажин тут же взял с собой. Вот так я снова попал к оленям. Привычно все-таки. Тут я стал возить на оленях всякое там начальство. Командиров.
- В какой одежде воевали, в солдатской или в малице?
- Почему в малице? В солдатской одежде. В малице трудно бегать и окапываться. На подвозке снарядов, мин и ящиков с боеприпасами на передовую носил малицу.
- Упряжные олени боялись взрывов мин, снарядов и свиста пуль?
- Олени ничего не боятся, даже если близко рвутся мины. Олени не так, как лошади. Лошади очень пугливы.
- Немцы ездили на оленях?
- Финны ездили на оленях. Запрягали одного оленя в корыто-сани. У них сани похожи на корыто, в которых наши женщины белье стирают. Они сами на нартах-корытах не сидят, то есть не едут, а ведут оленя под уздцы. На санях возят свое имущество. Они ездят не так, как мы.
- Как они запрягают оленей?
- Они через голову перекидывают петлю, тягой служит веревка, оглоблей нет.
- Оленей ночью распускали?
- Нет. Оленей по семь суток не распрягали. Они кормились в упряжках. Ведь корм-то под снегом, под ногами. Потом мы их отпускали, сами жили в чуме. Чум ставили между скалами. Если чум обнаруживали и начинали стрелять из дальнобойных орудий, то мы свой чум перетаскивали на другое место. Возили снаряды в ящиках. Вперед возили боеприпасы, назад возили с передовой раненых бойцов и командиров. Весной ездили на передовую по ночному насту. Олени не проваливались, нарты легко скользят.
- Рядом с Вами были ненцы с нашего округа?
- Пастухов-оленеводов распределили по бригадам. Нас, оленеводов, было немного. Все транспортные олени были разделен на някои [небольшие отдельные стада – Ф.Ардеев]. Я из ненцев был один. Поэтому не с кем было говорить по-ненецки. … Рядом со мной были коми, потом были саамы. «Мы не лопари, а саамы», - говорили они нам. Потому что мы их обзывали лопарями. Они сильно общались на нас. Но ведь мы их называли лопарями в шутку.
- Когда Вы встретили первых лопарей?
- Они уже были при стаде. Занимались перевозками. Нам не разрешали разговаривать, не разрешали отлучаться. Не разрешали ездить в соседнюю бригаду, если даже пасли оленей рядом с нашими. Иногда знакомого человека видишь, но подходить не разрешали.
- В вашей бригаде, когда воевали, кого было больше ненцев или зырян?
- Много было русских. Почти все были русские. Остальное не помню. Ненцев почти в нашей бригаде не было. В 1942 г. прибыло очень много коми с южного фронта. Батальон. В мае были сильные пурги, метели. Многие вымерзли, другие заболели и попали в госпиталь. Их в пургу в одних шинелях отправили. Там все замерзли. Некоторых полуживых выкопали из-под снега, тут отправили в госпиталь.
- При наступлении впереди Вас шли пехотные части?
- У нас были свои пехотинцы. Они шли на лыжах, мы на оленях ехали по их лыжной колее. В батальоне были лыжные подразделения, которые при наступлении шли впереди ни лыжах.
- Приходилось ли видеть немцев при наступлении?
- Такое было. Они уже наперед убегали из своих позиций. Мы собирали трофеи. Все то, что они оставляли. Каждый из нас собирал на двух повозках.
- Что они бросали в спешке?
- Снаряды, патроны, гранаты. Все это собирали на оленях. Хотя над нами летали немецкие самолеты. Тогда выскакивали с нарт и прятались в ямах. Но по нам они не стреляли, наверно, думали, что свои. Потом снова продолжали вывозку трофеев. Приходилось собирать и брошенное своими, чтобы не досталось немцам. Иногда творилось такое, что трудно было разобрать, где свои, а где немцы.
- Какие города освобождали?
- Ни в одном городе я не был. Я был при стаде транспортных оленей. С оленями по городу не поездишь. Поэтому не пришлось. Все время при оленях был.
- Спиртное употребляли?
- Спиртное запрещали употреблять. Во время службы в оленно-транспортном батальоне перед выездом давали 100 грамм спирта, но не всегда. В пехоте 100 грамм давали чаще.
- Где закончили свой боевой путь?
- Около города Печенга. Плохо помню.
- В районе Печенги пришлось воевать?
- Как же, пришлось. Там повоевав немножко, меня послали в район Мурмана за свежими оленями. Потом снова стал собираться на фронт. А тут и война кончилась. После войны мы ездили по льду озера, искали опорные пункты, склада. Однажды мы нашли одну опорный пункт. Склад был полон всякими продуктами: печенье, галеты, шоколад, масло, многое, все даже трудно перечислить. Коньяки, водка, бочка со спиртом [смех]. Ездили я, Рожин А.И. и один лопарь. Выпили, не обошлось и без этого. Но мы выпили немного. Ни к чему это было. [По окончании войны] стали возить дрова, самые обыкновенные березовые дрова, чтобы топить печки в доме. Я только ловил оленей, запрягал, увязывал дрова на санях. А возили дрова совсем другие. Куда возили, не интересовался. Было не к чему. Дрова что-то долгонько возили. Целую зиму возили. Лес рубили солдаты: русские, саами. Сначала рубили топором, а потом пилили пилой на куски. [Отпустили по домам] не сразу. У нас было 700 голов оленей. У нас были командиры, которые выдали нам проездные документы. Наступило такое время, когда то одного, то другого вызовут. Всех потихоньку стали отправлять домой. Оленей оставили там. Ведь там остались наши товарищи, в том числе мой родной брат Семен. Оленей сдавали в совхоз «Ловозерский». Примерно около тысячи оленей. И финские олени тоже. Трофейных оленей тоже сдавали в совхоз.
- В каком году Вы вернулись с фронта?
- После окончания войны, через год.
- Как Вы возвращались с фронта?
- Из Мурманска в Архангельск ехали на трех пароходах. Впереди шло судно-миноискатель. Так и проехали в Архангельск. Из Архангельска нас снова отправили на судне в Нарьян-Мар. Но я сказал, что я на пароходе не поеду. Поеду поездом до Печеры. По морю на пароходе все-таки опасно. Кто знает, что может случиться… Некоторые для быстроты сели на пароход. Пароход по пути наскочил на мину. Взорвался. Люди погибли. Они очень спешили домой. Жалко их. Со мной решили ехать Соболев Васька, Рочев Ваня, Егор Сядей, один коми, да еще один коми… Нас было шестеро. Сели в Архангельске на поезд и доехали до Канина. Потом сели на речной пароход и доехали до деревни Щелья-Юра. Шли вшестером пешком вдоль реки Щелья.
- По льду?
- Нет, река еще не встала. Шли берегом реки. Все пешком. Дошли до деревни Усть-Цильма. Нас переправили на лодке в сторону села. Тут река замерзла. Мы жили несколько дней. И на трех лошадях по льду реки выехали вниз. По дороге все разошлись по своим деревням. Мы остались вдвоем с Егором Сядеем. Так и доехали до Нарян-Мара. У меня семья была в Нарьян-Маре. Меня ждали давно.
- Когда ехали на фронт, Вам было не страшно? Ведь могли там и убить, и взять плен?
- Никакого страха не было.
- Вы не думали, что Вас могли убить?
- Ведь для защиты имел ружье, мы тоже кого угодно застрелить можем. Оружие давало уверенность защищаться до конца.
- Вы тогда были молодым, Вы обрадовались окончанию войны? Что остались живым и невредимым?
- Некогда было размышлять. Окончание войны восприняли как само собой. Суета, хлопоты как-то отводили на второй план думы о встрече с семьей, родными. Вначале надо было выехать домой. Но не все делалось сразу. По дорогое домой было уже совсем другое.
- Носите ли Вы награды?
- Костюм с наградами одеваю, когда бываю в Нарьян-Маре, так нет.
- Сколько их?
- Вроде их 9, но я их не считаю, не помню.
- Где жить лучше в тундре или в доме?
- В доме жить хорошо или в тундре, скажу так: ленивому человеку жить в поселке хорошо, лодырю. Кто ленивый, тот дома жить лучше, кто не ленивый, на оленях лучше [Последнее предложение Ледков сказал по-русски – Ф.Ардеев].

Интервью записано в п. Красное Ненецкого округа 17.01.1990.