Из интервью с Николаем Ивановичем Сафоновым

Родился в 1920 г. Служил в 72-ой морской бригаде. Проживает в Петрозаводске.

Родился в Лодейном Поле. Прадеды были карелами. Родители до 1934 г. занимались крестьянством. Потом стали рабочими. У них шестеро детей было. Я - старший. Когда началась война, я работал в Мурманске. Родители жили в Сегеже. Мама с тремя детьми была эвакуирована в Свердловск. Призвали в армию из Мурманска. Было постановление правительства о призыве в армию по 23 год. А я – с 20 года. Поэтому в первые дни меня призвали. Нас в Мурманске формировали. Призван рядовым солдатом. Кончил краткосрочные курсы младших командиров. Получил звание старший лейтенант. Потом на Карельский фронт, Мурманское направление. Северный Флот, я в морской пехоте был.

Когда 12-ую бригаду на катерах высаживали, мы тоже готовились. Но спереди – лавина. Сорвалась операция. 12-ая бригада почти полностью погибла. Только три моряка осталось, которых спасло норвежское судно. Это на норвежском побережье было. А нашу 72 бригаду должны были на развитие бросить. 12-ая бригада в окружении оказалась.

Пленных брали. С 1942 г. начали брать языков. Брали в основном на 314-ой высоте. Это дело техники. Подходы были различные. Мы знали расположение друг друга. Ночью в пургу набрасывали веревку. Стрелять нельзя – дашь сигнал. А набросил веревку, оттащил, взял и пошел. Но я не разведчик. Это разведчики делали. А немцы брали русских. Как-то целое отделение забросали гранатами. После бани они пошли отдыхать. Немцы взяли часового и забросали гранатами землянку. Командира взвода, всех уничтожили: 12-13 человек.

В апреле-мае (с 29 апреля) 1942 г. сильные бои были. Но такая погода пошла: пурга. Они не смогли осуществить операцию. То есть артиллеристская подготовка прошла впустую. Тогда я командиром минометного отделения был, старший сержант. Защита была окопная как у немцев, так и у нас: доты, пулеметы, охрана, проволочные и сигнальные заграждения. Оборона проходила по середине фронта. Причем были потери. Потому что непогода. Полезли на высоту 20 метров по канатам. А немцы дали страшный огневой заслон и обстрел из шестиствольных минометов, мы называли их Ванюши. Авиация в такую погоду не могла летать. Только артиллерия. Потом мы узнали, что немцы знали, что мы готовим наступление.

На Севере в 1941-1944 гг. немцы особо не активизировали свои действия, больше [штурмовать Мурманск] не пытались. В 1942-1943 гг. делали несколько налетов и разбомбили Мурманск весь. Там порт большой был: поставки с Америки и Англии через Мурманск шли. Немцы сначала жалели Мурманск, думали возьмут. Мы знали, что у них уже «Арктика» была распределена. На Западной Лице уже семьи и дети были. Ехали с семьями. Когда мы бой дали на Западной Лице, некоторые группы дошли до 29-ого километра, а потом, там есть Ура-Губа, их прогнали за 34-ую высоту, и потом за Западную Лицу. В Долине Смерти, так называемой, обнаружены были детская одежда, обувь. А сейчас у нас Долина Славы называется. Когда пленных взяли, они уже сказали, что гостиница распределена, ехали семьями, хотели Мурманск занять. Я был в Долине Смерти. Много немцев и наших много погибло. Потому что рукопашная схватка была. И когда их с 29 и с 48 километра погнали, на Западной Лице остановились. Они больше и попыток не делали ни на каком участке. Только разведка. В этих боях принимал участие. Это было в августе-сентябре.

Мы до 44-ого стояли в обороне. На Мурманском направлении отпуска были, но нечасто. Дней на десять отпускали, в зависимости от дороги. Ездил один раз на 10 дней к отцу, а в Мурманск к брату ездил часто: 2-3 раза в год.

Потом пошли в наступление: освободили Петсамо, освободили Акмалахти. Часть отправили на Киркенес, а мы на Нейден. Было три морские бригады с поддержкой артиллерии, минометных подразделений, пулеметов, связи и т.п. И мы освободили Нейден.
7 сентября мы пошли из-под высоты Карикай-Выш, это самый левый фланг обороны на Мурманском направлении. И мы пошли по нейтральной территории: до Титовки по нашей, потом по финской, в Луостари, там аэродром. Одни сутки обходили аэродром. Перерезали дорогу на Киркенес и дорогу на Петсамо тоже. Но мы не останавливались и пошли по пересеченной местности на Акмалахти. Основные войска шли по дорогам, а мы все по пересеченной местности.
Первое, что увидел в Норвегии, после переправы через реку Паз, поселок был небольшой. Дорога шла вдоль реки, а потом поворачивает сразу на Киркенес. Мост взорван ниже был. Мы переправлялись выше. Течение быстрое. В конце поселка дорога на Киркенес повернула. Километрах в десяти от поселка с правой стороны в лесу находились склады продовольствия, винные склады, консервы. Это мы когда обратно вернулись с Нейдена, ездили на склад. Там и в бутылках и в корзинах в бутылях по 10-20 л шнапс был. Когда туда шли, мы даже не знали. Это когда вернулись в Акмалахти перед ноябрьскими. Мы жили в Акмалахти целый месяц. Приехали на машине. Там охрана. В первый раз дали. Во второй раз ничего не дали.
Вышли мы утром к реке, левее моста в Нейдене. Рота разведки и рота автоматчиков. …Шли туда по карте по азимуту. Причем чуть не сорвали операцию. Мы должны были выйти раньше. Потому что нас предупреждали, у немцев вокруг Нейдена на высотах на той стороне реки 40 батарей зенитных было: противовоздушные, противоземные. И нас предупреждали, что если мы ночью не возьмем мост и Нейден, то в нас с высот будут палить. Справа - сопки, слева – плац, куда мы вышли. А получилось так. Шла рота разведчиков и рота автоматчиков. Там было озеро в километрах 20 от Нейдена, километров 30 длиной. И мы должны были войти в устье. По карте – река большая. А когда пришли, она маленькая. Какие реки форсировали, все раздевались, когда шли через реки. Даже женщины. Мы их на руках несли. Двое моряков возьмут. Потому что, если мокрый, а ночью мороз, идти невозможно. Рота разведчиков решила проскочить, не раздеваясь. А там оказался остров, а за ним еще широкая река. Вышли, мороз начинает сковывать. Не можем идти. Команда: костры - сушиться. Дым, пар - самолеты заметят! Решили потушить. Сапоги мокрые, брюки ватные. Все! Дали по сто грамм спирта и бегом! Километров шесть-восемь бежали. На себе груз: патроны, гранаты, плащ-палатки, автоматы. И когда разогрелись, одежда от тепла начала высыхать. Ну, пока огонь, все, и мы на два часа с лишним задержали вот эту операцию. И вышли не в три часа ночи, а в пять утра.
Выше по течению за озером стояла 31-ая бригада. Задача 31-ой – тоже взять Нейден. А наша 72-ая морская шла прямо на мост и правее моста.
Вышли на поляну, там река заворачивает, один одноэтажный домик на середине поляны стоял вдоль реки. От моста 800 метров, даже меньше. И на той стороне поляна. А здесь высота. Когда вышли туда, то зашли в домик. Там живой человек был один, никого больше не было. Разведчики – к старику. Никто говорить не мог по-норвежски. А на той стороне костры. Мы думали, что наши, а оказалось, что немцы. Те увидели наших. Через речку наши не пошли, но разговаривали. Немцы свернулись за 20 минут. Лошади и повозки были. Они когда ушли, я по рации решил передать в штаб, что обнаружили немцев. Справа от моста завязался бой, потому что там была охрана моста. Дали команду залечь до вечера, не наступать. А я получил команду вернуться в штаб. Рацию, автомат, радистов оставил. Там такая канава была. Я пошел не по той тропе, по которой шли, а справа. Я только поднялся с оврага, пуля мимо уха: «Чик!». Я понял, что снайпер. Я сразу на тропу. Как он промахнулся, не знаю. Я ползу. Вон там кустики, а площадь открыта. Идет возвышенность. А слева скала. Полз 800 метров под снайпером. Плащ-палатку оставил, мешает ползти. Пистолет и гранату на спину под ремень. Он стал стрелять методически. Ползу метра два-три. С руки вся кожа сошла. Октябрь. Все замерзло. Брюки уже стерты. Замерзший грунт. Решил проверить, почему долго не стреляет. Снял шапку, достал кинжал, срезал прутик и стал поднимать. Бах! Шапку прострелил. Часов в пять вечера пошел к низу. Чувствую, что перевал. Поднял ногу, сапог, не стреляет. Прополз ниже, справа – озеро. По ту сторону озера стояла 31-ая бригада, наша – по эту сторону озера. Когда вышел на озеро, сел, карту достал. Войска далеко остались. Уже выстрелы чуть-чуть слышны. Впереди 20 метров скала. Я прижался, перекрестился, и по бровке [шириной] 20 см прошел и пришел на материк. [Упади я в] озеро – смерть. Октябрь! Прошел, меня всего колотит, такое нервное состояние. Посмотрел, уже темно. Я вышел на тропу и пришел уже ночью. Меня уже считали погибшим. Я весь ободранным вышел. А на утро наши взяли Нейден. Немцы сожгли склады, овес сожгли. Мост они взорвали. Задача была, если мост спасем, то 2-3 человек получат Героя Советского Союза. Но мы не думали, что там немцы. Мы выдали себя. А они заметили, усилили сборы и ночью взорвали мост. А на утро мы Нейден взяли. А группировку в Киркенесе отрезали. И они на кораблях хотели спасаться, но наша авиация потопила их много. И в плен взяли. Деваться им некуда, дорогу перерезали, Нейден отрезали, только кораблями осталось.
Был договор с союзническими войсками: дальше Нейдена мы не пошли, хотя могли немцев до Осло гнать. На взятии Нейдена операция закончилась. Перед бригадами была поставлена задача: взять Нейден, отрезать Киркенесскую группировку и дальше наступление прекратить. Возвращались обратно тем же путем по пересеченной местности. По дорогое на Киркенес не пошли, это было бы дальше обходить. Вышли южнее Никеля. Озеро было там. В Ахмалахти стояли. Там были немецкие домики. Там жили. Но не все. Часть жила в палатках с печками. Потом пошли на Мурманск.

[Когда шли по территории Норвегии] люди сначала прятались. Немцы говорили, русские будут убивать норвежцев. Один хутор проходили, а там весь скот отравлен. Это недалеко от поселка было, где реку форсировали на границе. Смотрим, на улице скот лежит со вздутыми животами: коровы, молодняк. У нас были ветврачи, сказали, отравленный скот. Но мы не знали, кем отравлен. Мы думали, немец, но оказалось норвежцы. Зачем? Оказывается, немцы сказали, что все равно русские все уничтожат. Поэтому. Заставили норвежцев отравить скот. Потом норвежцы стали выходить из-за сопок: с детьми, с сумками, с велосипедами, с рюкзаками – шли с разных сторон. Уже не боялись. Моментально пошли. Норвежцы вылезли из гор с детьми, котомками. Мы им сухари, хлеб. Обнимались, целовались. Все на встречу войскам. Мы все, было, отдали, что было. Столько детишек, женщин, стариков. Все голодные. Галеты дашь детишкам, они все радехоньки. Тут же жевали. Давали консервы мясные, галеты, сухари. Так закончили операцию в Нейдене. Сами в Акмалахти без всего пришли.

Три дня в Норвегии пробыли. Первое место, где остановились – под Нейденом. Шли в горах по сопкам от поселка на Пазе две ночи и день. Спали прямо: 20 мин – час хода – 200 мин. Перерыв. Спали на плащах-палатках. Палаток не было, их раскрывать на это время уходит, да и заметят с воздуха. В Нейдене дня полтора наши были. Я один день, несколько часов. Солдаты на и второй день остались там. Возвращались все и 72-ая и 31-ая. Потери небольшие у нас были. Ни одного во взводе. Двое ранено. Днем, когда бои завязались, в третьем батальоне были потери убитыми. Но немного. В 31-ой бригаде был ранен осколком командир бригады. Но сколько потерь у них, я не знаю.

У немцев склады были с консервами: килограммовые банки. Они взорвались от огня. Но в нижних рядах были целые. Также склад масла и маргарина. Все расплавилось, так солдаты и население котелками брали. Когда норвежцы спрашивали, можно ли брать консервы и растопленное масло, мы говорили, можно. Сказали, все можно. Потому что дисциплина, или немцев настолько боялись, что вернутся.

Под Нейденом была 31-ая бригада, 72-ая бригада и 3-ая бригада.
Командир бригады у нас - сибиряк Иван Прокопьевич Амбросов, 31-ой бригады - Лысенко. Командир 3 батальона Иван Илларионович Величко. Я был в 3 батальоне. В основном у нас сибиряки были. После войны переписывались, приглашали в гости. Потом связь оборвалась. 72-ая бригада была сформирована из сибиряков, потому что сибиряки служили в Тихоокеанском флоте. Они были с разных мест: Новосибирской области, Иркутской области, Владивостока, Читы. Их прислали на Север. А потом Северный флот их пополнял, но немного, небольшое количество. Женщины тоже были, но они из Ленинграда. Госпиталь был ленинградский, ленинградские врачи, а медсестры были из Кандалакши, Петрозаводска, Беломорска. 31-ая бригада была легкой горнолыжной бригадой, ходила в тыл к немцам. Она была сформирована из частей 14-ой армии. Там были люди со всей страны: ленинградцы, карелы, архангельцы, коми и все. В 72-ой поморов не было. 31-ая бригада была и в 42, 43 и 44 гг. А 72-ая пришла в 1941 г и сразу же попала на фронт. И пополнялась моряками немножко. Все молодые. 22-23 года. Даже офицерский состав старше 25 не было, за исключением комбата, ему было тридцать с небольшим. И командир бригады Моложаев, ему лет под сорок было. Дали сухопутную форму, но всю войну тельняшки и бескозырки имели. Немцы боялись моряков. Если увидят, что в тельняшке, то все. Когда в бой, открывали тельняшку. Так носили обычную форму, но все морское – в вещмешках: в бой и в праздники надевали. Это морская традиция. Ничего с этим не могли сделать. 31-ая – сухопутная дивизия, они носили обычную форму. Только моряки сохраняли традиции и форму.

Я был уже лейтенантом, командиром взвода автоматчиков (около 50 человек). У нас было 2 ручных пулемета, 2 снайпера, которые были при командире взвода. Наш взвод и взвод разведчиков – во главе всех войск.
Командующий батальоном этой роты направлял силу и мощь огня. Где было опасно, туда сила огня. Вот эти войска на эти главные удары. 150 автоматов по 72 патрона в каждом. Вы представляете силу огня! Это массировано. А если направлено да перекрестный огонь, то там не пройти никому живому. Тактика ведения наступательных боев была разработана, как у немцев в начале наступления, с применением массированности огня.

Питание с собой брали. В Луостари дали на семь суток, в Ахмалахти – на 5 суток: сухари, консервы, галеты, американские консервы: колбаса, мясо, ветчина. Также имели при себе автоматы (72 патрона), девятизарядные пистолеты ТТ, 4 гранаты, кинжал. У матросов было еще 2-4 диска , запасных для автомата в зависимости от загрузки. Обмундирование по 40 килограмм, наверно. Еда из этого килограмм 10 (это на семь суток). Самыми тяжелыми были консервы. Был сухой спирт. Обувь – сапоги.
У нас было 1200 оленей, они везли мины, и 500 лошадей-монголок, везли минометы 120 мм и пушки (76), горные. Управляли оленями коми, архангельцы. У нас в бригаде 1500 оленей было и 1500 монголок. Это маленькие лошади, проходят легче, чем обычные, выносливые и питания немного требуют. Управляли ими в основном приезжие с Улан-Уде. Коми, якуты были. Олени и лошади понимают их язык. Лошадь привыкла к этому языку и понимает, а меня бы не поняла. Они участия в боях не принимали. Пришли, выгрузили и в тыл. А после боя раненых с собой. Лошадей и оленей оставили в Мурманске. В 31-ой бригаде такое же количество оленей и лошадей.

Потом на Запад (Польша, Германия, Чехословакия, закончили под Прагой 13.05), а потом на Дальний Восток (Япония, Чукотка). В 1946 г. демобилизовали, не хотели отпускать, хотели, чтоб служил в армии. Я не хотел служить.

Интервью записано по месту работы 22.05.1990