Я дипломированный инженер-кораблестроитель. С 1928 года работал на судостроительном заводе в Николаеве. С 1932 года по назначению ВСНХ СССР был заместителем главного инженера Дальзавода во Владивостоке. Арестован органами НКВД 21 июля 1937 года – «за участие в контрреволюционной троцкистской организации и проведение активной вредительской подрывной деятельности на оборонном заводе № 202, направленной к срыву военного судостроения». После двухлетнего пребывания в следственных тюрьмах Владивостока этапирован в Особое техническое бюро при наркоме
внутренних дел СССР, в котором работал, находясь в спецтюрьмах, в том числе с 1939 по 1945 год в Молотовской спецтюрьме. На четвертом году тюремного заточения заочно приговорен к 10 годам исправления в лагерях и пятилетнему поражению в правах. За 20 лет репрессий 10 лет провел в тюрьмах и 10 – в высылках и ссылке на вечное поселение. Реабилитирован в 1957 году полностью.
В ночь на 10 августа 1939 года арестантский вагон подошел к месту будущего вокзала города. Выглянувший в окно А.Р.Эппель, бывший заместитель начальника цеха Ленинградского Балтийского завода, одессит, удивленно воскликнул: «Снег? Ну, братцы, тут вы помидор не покушаете!» Действительно, ожидать тепла здесь, вблизи Полярного круга, было фантазией, в чем мы убедились за шесть лет последующей жизни.
На грузовике отвезли нас на «новоселье» в Ягринлаг обычный лагерь для заключенных - приземистые бараки с запахом нечистот и карболки, проволочные в несколько рядов заграждения. Посреди лагеря - место, огороженное высоченным забором, скрадывающим
все то, что за ним находилось. Стало быть, это спецтюрьма для нас, тюрьма строго режима без свиданий, без передач и переписки. В ней, кроме нас, привезенных и охранников, - никого.
Итак, со следующего дня – на завод, на работу. В структуре завода группе дали название: «двадцатый отдел». Курировал его майор НКВД Андрощук, молодой человек с намеками на техническую грамотность. Руководство группой взял на себя Александр Лазаревич Константинов, бывший помощник главного конструктора ЦКБ-2 (подводного судостроения), авторитетный инженер - кораблестроитель.
В первоначальном составе группы были бывшие четыре главных инженера заводов, два начальника КБ, пять начальников и заместителей начальников крупных цехов и два военных инженера - весьма квалифицированный состав. В дальнейшем группа пополнялась такими же специалистами.
Завод находился от лагеря довольно далеко. Нас возили на работу и обратно в служебном автобусе (чтобы нас никто не видел). Езда занимала в день до полутора часов, рабочий же день обычный для заключенных, - десятичасовой.
На заводе наш отдел поместили в здании, обособленном от заводских служб, чтобы мы не общались с «вольными». Вероятно, по этой причине нам вменили функции консультантов, получающих через нашего руководителя запросы с завода и отвечающих за них через того же руководителя.
Вскоре обнаружилась непригодность такого метода помощи. Для решения многих задач требовалась прямая связь с работниками завода и возможность выяснения обстоятельств на месте работ. Тогда наших охранников переодели в гражданскую одежду, а нашу лагерную заменили на рабочие спецовки. Разрешили общение с работающими на заводе людьми, а также посещение на нем всех цехов и контор, но при обязательном сопровождении каждого из нас переодетыми охранниками. На недоумение недогадливых людей, почему от нас ни на шаг не отходят какие-то люди, мы должны были называть их своими секретарями. Эта «хитрость» энкаведешников скоро стала общеизвестной, но сохранилась на все время нашего нахождения на заводе.
Проходили дни. Мы привыкли к новой обстановке, ближе познакомились друг с другом. Заметной была разница в общей и профессиональной образованности и воспитанности между инженерами дореволюционной и нами, инженерами советской выучки. Особенной была их способность ценить и с пользой использовать служебное и личное время. Каждый из них был инженером высшей квалификации, постоянно поддерживал и пополнял свои знания. Все они свободно владели несколькими иностранными языками, в том числе классическими - латинским и греческим, понимали искусство, любили музыку и сами хорошо играли и пели, развлекались играми, доступными для понимания лишь интеллектуально развитым людям (например, шахматы, винт), были спортсменами. Так, например, время езды на работу и с работы использовалось ими для шахматной игры «вслепую». Участвующие в ней, не пользуясь досками, всю игру до конца партии держали в голове, не записывая, а сохраняя в памяти расположение фигур на время прекращения игры, то есть до следующей поездки.
Трудно было поверить такой способности запоминания и мы, сделав из картона вертикальную доску с прорезями для вставки плоских фигур, следили за игрой, но подвоха не обнаружили.
Обычно вслепую играли Константинов, Разумов, Либель и Мамашин. Все они соответствовали вышесказанной характеристике.
Дедушка А.Л. Константинова был знаменитым в девятнадцатом веке военным инженером, фортификационные сооружения которого сохранились доныне в Севастополе и в Николаеве. Он – «отец» применения ракет на военно-морском флоте, изготовлявшихся в Николаеве на им же построенном ракетном заводе.
Владимир Васильевич Разумов, некогда бывший военно-морской атташе России в Англии, до ареста работал в закрытой организации ЛенГИРД, где удалось кое-что достичь в ракетостроении. В частности, «Катюша» родилась там, в казематах Иоанновского равелина Петропавловской крепости. Но Сталину всюду мерещился саботаж, и он пересажал всех гирдовцев.
Открыт ли уже музей в равелине, реставрация которого велась в семидесятых годах? Именем Разумова теперь назван один из кратеров на Луне, что утверждено Академией Наук СССР и соответствующей международной организацией.
Как-то я увидел, что Владимир Васильевич читает книгу, напечатанную незнакомым мне шрифтом. Моему удивлению не было предела, когда он пояснил, что читает на древнефарсидском языке поэму и воспроизвел красоту ее звучания.
В.С.Мамашин - крупный военный инженер-электрик. После реабилитации он остался работать в Молотовске на заводе. Будучи в 1966 году тут в командировке, я встретился с ним. Он ослеп, но под его диктовку жена написала книгу о прожитом и пережитом.
В спецтюрьме для отдыха ничего не было. Во дворе ни деревца, ни травки. Лишь одна протоптанная дорожка в клозет оживляла панораму двора.
Содержали нас на Яграх недолго и перевели в спецтюрьму при втором участке лагеря, находившегося в непосредственной близости от завода. Это была более вместительная тюрьма с камерами на 2-3 койки в каждой. В ней была раздевалка и комната, в которой можно было посидеть и почитать, что создавало некоторое удобство в жизни.
В числе пополнивших наш состав сюда были присланы: главный инженер Харьковского тракторного завода П.А.Альбов, главный инженер треста «Югосталь» А.С.Точинский, главный строитель крейсера «Киров» В.Л.Бродский, главный инженер Таганрогского порта и мастерских А.Н.Декаристо, начальник доков Николаевского судостроительного завода А.М.Свирин и другие.
Постепенно определялось назначение группы, условия ее работы и отношений с персоналом завода.
Бывший главный инженер Николаевского, а затем Севастопольского завода К.Э.Кольбе помогал организовать постройку лидера эсминцев проекта 30.
Бывший начальник КБ Николаевского завода имени 61-го коммунара Н.В.Гавриленко с несколькими помощниками переработал все чертежи «Большого охотника» за подводными лодками со сварного на клепаный вариант, что удешевило стоимость и сократило срок постройки.
Так работал каждый подневольный труженик. Что их вдохновляло к творчеству, бескорыстному труду, забывая о своем бесправии, о невозможности помочь себе и своим близким в постигшей их горькой участи? Что их вдохновляло? Не материальные стимулы, не надежды на очищение от возведенной на них лжи и подлости, не вера в возможность справедливости, а привычка к повседневному творческому труду, душевная удовлетворенность от сделанного.
…Вначале 1940 года ко мне на свидание приехала жена (единственный раз за десять лет), вышедшая из Владивостокской тюрьмы после двухлетнего заключения без следствия и суда. Сколько мытарств, лишений, обид и оскорблений пришлось ей испытать в Москве и Молотовске для получения двухчасового свидания в присутствии тюремного надзирателя? Но она убедилась, что я остался жив в той лотерее жизни и смерти, разыгрываемой по усмотрению лиц, узурпировавших Советскую власть.
И вдруг неожиданно грянула война, к которой готовили страну двадцать лет. Для нас она объявилась тем, что утром запретили выходить из камер, затем на вышку напротив установили «Максим» - пулемет, дулом направленный в окна барака. Среди дня нам приказали выйти в коридор, где уже с оружием стоял весь состав охраны. К ним обратился начальник тюрьмы, а мы, очевидно, должны были запомнить сказанное им. Он говорил о подлом нападении на нашу страну и о достойном уроке, который Красная Армия даст врагу, о повышении бдительности и немедленном пресечении любого непослушания со стороны заключенных.
На следующий день нас снова вывели на работу. День начался с инструктажа с участием администрации завода. Было сообщено, что в связи войной каждый из нас назначается на штатную (без зарплаты) руководящую должность по обеспечению армии всем необходимым, с подчинением нас во время нахождения на заводе его администрации и, конечно, при наблюдении за нами тюремной охраны. В остальном мы, как и прежде, оставались заключенными в тюрьме.
Были даны конкретные поручения. Бывшему главному инженеру Балтийского завода М.С.Розенфланцу поручили организовать изготовление красноармейских котелков для пищи. А.М.Гладуна обязали возглавить работу по созданию поточности в производстве снарядов в механическом цехе. Мне дали задание обеспечить изготовление образца цистерны для автозаправщика и, после утверждения его военной приемкой, построить 1500 таких цистерн.
И так - каждому заключенному из 20-го отдела.
Непосредственные военные действия в Молотовске не ощущались. Иногда в отдалении виднелись бомбардировки «зажигалками» Архангельска. За всю войну к нам один раз залетел фашистский самолет, сбросивший бомбу, разорвавшуюся в болотах.
Непрерывным потоком уходили от речного причала железнодорожные составы с ленд-лизовской помощью вооружением и продовольствием, доставляемыми караванами судов из Англии.
Были случаи ремонта судов, поврежденных немецкой авиацией. Так, к заводскому берегу подвели танкер «Азербайджан», в который попала бомба. Начальник КБ завода заключенный Н.В. Гавриленко считал возможным выполнить ремонт в недельный срок. Возглавив ведение работ вместе с мастером Н.К.Шипуновым, круглосуточно работая с бригадой рабочих, закончили ремонт на пятый день. Последующие четыре военных года были годами чрезмерной, иногда нечеловечески напряженной работы полуголодных, измученных вольных и нас, невольных людей.
Через несколько месяцев после начала войны в Молотовске было так голодно, что в заводской столовой всем (и нам, зекам) на обед давали щи из крапивы, которую срезали на пустырях вблизи завода, а после одиннадцатичасового обязательного рабочего дня (8 часов урочных и 3 - сверхурочных) - по одной салаке (рыбешке), поджаренной на гидрожире. Вследствие такого питания люди засыпали, стоя у станков, и падали от истощения.
Тогда же на завод стали прибывать эвакуированные из Николаева. Многие из них заняли руководящие должности в заводоуправлении и в цехах. Вот некоторые лица: Задорожный, Е.М.Горбенко, Л.Шабатовский, И.Розенблит, Ванштейн, Маляров, Радунский, Л.П.Фомин, Г. И.Мироненко, М.И.Львов, И.И.Катков, Г.Пасечный, Лось, Дашевский, братья Селезневы и другие.
После изготовления бензоцистерн меня назначили заместителем начальника вновь организуемого минно-трального цеха.
Через два месяца в этот цех (ему присвоили № 8) приходили руководители других цехов, чтобы посмотреть, как в нем было светло. Тепло и чисто. Цех обогревался теплой водой от электростанции. Во время воздушных тревог окна немедленно закрывались ставнями. Каждый работающий в цехе знал свои постоянные обязанности и исполнял их без дополнительных команд. Все успешно работали.
В таком состоянии сдал я цех другому руководителю, в связи с переводом меня в строители судов проекта 122а.
Живым людям (в том числе и зекам) для производительной работы нужен и отдых, отдых в других условиях. В лагерях этим занимались КВЧ (культурно-воспитательные части), организующие концерты самодеятельности. Нас тоже водили на них во второй участок лагеря. По дороге к лагерному клубу, на громадном щите, на видном месте читали такие объявления: «Рассмотрев случаи саботажа заключенных следственная тройка постановила расстрелять...(указывалось 10-15 фамилий)». Это в дополнение к многим умиравшим от истощения, простуды, надрыва на работе.
За первые два военных года число заключенных на участке сократилось в десять раз. За малейшее непослушание строго наказывали и нас, работников Спецбюро. За замечание охраннику, чтобы во время обеда он не торчал около меня, я получил 15 суток карцера, в котором было холодно, на день выдавали 300 граммов хлеба без приварка и только на пятый и десятый день дали по миске баланды. Для меня это был урок и пример для других.
Время в тюрьмах тянется томительно-медленно и быстро, потому что однообразно.
А.Н.Декаристо, наш Ахиллес, был очень образованным и талантливым человеком. То небольшое время, которое оставалось нам для отдыха, он использовал для самосовершенствования, увлекая и других лиц. Под его руководством, занимаясь вечерами, мы изучали английский язык настолько, что свободно читали и понимали не только газету «Москоу ньюс», но и художественную литературу. Им же был создан наш «камерный» струнный оркестр, инструменты для которого сделали сами по эскизам Ахиллеса, а затем играли пьесы по нотам с партитур, написанных им же по памяти. В прошлую же отсидку, в 20-х годах, он руководил хором заключенных.
В нем одном таилась академия знаний.
Главным строителем судов-охотников был В.Е.Фомин (из Ленинграда). Он решил из намеченных к постройке пятнадцати судов форсировать постройку только главного «Штурмана», а потом по очереди всех остальных.
Мне поручили руководство корпусными работами. На одном маленьком кораблике главный сосредоточил шесть строителей, мешавших друг другу. Рабочий день Фомин начинал с проверки плана работ, заданных строителям на текущий день, а заканчивал его проверкой выполнения за день истекший. Сам он па судах не появлялся, все разглагольствования сводил к общим умозаключениям, парализующим инициативу и активность подчиненных.
С нескрываемым раздражением на плохую организацию работ, дотянув до сдачи первого корабля, я заявил главному инженеру завода П.Фролову о невозможности дальше так работать. Попросил оставить Фомину с его многочисленным аппаратом второе и третье судно, а остальные двенадцать поручить мне, с двумя помощниками и двумя техниками, подобранными по своему усмотрению. Не без колебаний Фролов согласился. Помощниками моими стали: И.А. Шкет – заключенный с Дальзавода, В. Вилунас – студент, эвакуированный из Ленинграда (впоследствии начальник одного из ЦКБ), И.М. Савченко (впоследствии главный инженер этого же завода) и Лена Чистякова - они, как техники, занимались обеспечением работы деталями, изготовляемыми в цехах. Построив свою работу так, чтобы люди были обеспечены всем необходимым, не гоняясь за каждым из них - доверившись их желанию работать - мы достигли одновременного продвижения на всех двенадцати судах.
Война заканчивалась. На море улучшилась обстановка для караванов, доставлявших по ленд-лизу из Англии вооружение и продукты питания. Создалась возможность ремонта кораблей, конвоировавших караваны.
К стенке завода пришвартовался гвардейский эсминец «Гремящий». Его ремонт возглавил Селезнев, а меня и Шкета включили прорабами в его группу. Мы опасались неприязни к нам, заключенным, со стороны гвардейцев-моряков, а вышло наоборот. Старший механик корабля пригласил нас к себе в каюту, познакомил с офицерами БЧ-5 (машинная команда), с которыми предстояло встречаться при ремонте и понимающе обещал нам помощь. Но мы смогли поработать лишь па демонтаже в самом начале, так как летом 1945 года нашу группу перевезли в Ленинград.
Незадолго до отъезда судьба преподнесла мне еще одну горькую пилюлю. Из Новороссийска от начальника Эпрона (экспедиции подводных работ особого назначения) адмирала Крылова поступило через НКВД требование направить персонально меня в его распоряжение для участия в подъеме со дна моря лидера эсминцев «Ташкент», утонувшего во время войны. Крылов знал меня по участию в операции снятия с камней и докования подводной лодки «Щ-103» Тихоокеанского флота.
Начальник тюрьмы среди дня отозвал меня с работы и велел приготовиться к отъезду. Но директор завода С. Боголюбов, ссылаясь на мое участие в ремонте эсминца «Гремящий», через Москву добился разрешения заменить меня другим лицом.
После успешного подъема «Ташкента», участвовавших в этом заключенных освободили из-под ареста, и они дожили свою жизнь без повторных репрессий.
Я же тянул лямку еще многие годы.

Штрихи к биографии:

Бондаревский Сергей Константинович, 1906 года рождения. Окончил Николаевский кораблестроительный институт. До ареста работал начальником производственного отдела Дальзавода (Владивосток). 21.07.1937 арестован во Владивостоке. В августе 1939 г. этапирован на Северную Двину (Архангельская область, г. Молотовск (Северодвинск), в Ягринлаг. 29.05.1940 заочно приговорен Военной Коллегией Верховного Суда СССР к 10 годам ИТЛ. Летом 1945 г. переведен в тюрьму № 1 УМВД Ленинградской области (Кресты). Сергей Константинович был освобожден в 1954 году и полностью реабилитирован в 1957 году. После реабилитации работал на судостроительном заводе в Николаеве.

Источник: Северодвинск. Испытание на прочность : Очерки. Воспоминания. Исслед. / Ред.-сост. Андрей Масленников. - Северодвинск, 1998. - 474 с.
Источник фото: Открытый список