Аннотация. Статья посвящена малоизученным аспектам региональной истории советского портового города – трансформации повседневности времен Второй мировой войны, процессу милитаризации системы управления, общественной жизни и сознания населения, влиянию войны на жизнь и здоровье его обитателей. Опыт Архангельска военного времени уникален еще и тем, что в процентном соотношении это был второй город в Советском Союзе по количеству погибших мирных жителей после блокадного Ленинграда. Архангельск не был блокирован, однако четверть его мирного населения погибла в военное время от голода и болезней, связанных с войной. Являясь крупным транспортным узлом и морским портом союзного значения на Севере страны, город выполнял важную связующую роль, принимая значительную часть стратегических грузов от союзников СССР по антигитлеровской коалиции и направляя их на фронт по железной дороге вглубь страны.

Подготовка к войне

Долгое время городская повседневность военного времени не являлась специальным предметом исторического исследования в отечественной историографии. Советскими историками изучались, главным образом, такие проблемы, как роль городской промышленности и стратегическое значение советских городов в годы войны. Стратегическое значение Архангельска, деятельность транспортного флота и порта в годы Великой Отечественной войны исследователи стали изучать еще в советское время [1].
«Антропологический поворот» в европейской, американской, затем и российской историографии привел к тому, что акцент изучения событий войны переместился с глобальных экономических и политических структур в сторону жизни простого человека с его частным миром, мировоззрением, проблемами и потребностями. Это дало стимул к развитию новых антропологически ориентированных направлений в отечественной исторической науке, и прежде всего, военно-исторической антропологии [2] и истории повседневности. Проблематика городской повседневности времен Второй мировой войны в России наиболее полно изучена на материалах блокады [3]. Сегодня городская повседневность военного времени является одной из самых востребованных тем в проблемном поле современного научного сообщества в России и мире [4].
Данная статья выполнена в русле военно-исторической антропологии, истории повседневности и истории ментальности, смещающих акцент изучения с глобальных макроэкономических и политических структур в сторону жизни «простого», то есть непримечательного с точки зрения власти, человека. Поскольку исследование посвящено истории повседневности военного города, его источниковую базу, помимо архивных документов, составили источники личного происхождения – мемуары, письма, воспоминания, дневники, а также интервью, записанные автором.
Начало Второй мировой войны с последовавшими военными действиями на территории Карелии, Финляндии и Норвегии определило место Архангельска как города-порта ближнего тыла Северо-Западного фронта. Данное обстоятельство сопровождалось усилением централизации власти и перераспределением ресурсов в пользу милитаризации, что не могло не повлиять на жизнь архангелогородцев. В 1939 г. ужесточились требования к въезду в город. Близость фронта предполагала мобилизацию всех ресурсов для военных нужд, и прежде всего, людских. С началом советско-финляндской («Зимней») войны из архангелогородцев были сформированы 88-я стрелковая дивизия, 9-й лыжный батальон 9-й армии, 41-й и 43-й лыжные батальоны 14-й армии Ленинградского военного округа. Вскоре жители города и области реально почувствовали трагические последствия войны: на 15 тысяч человек из числа мобилизованных пришли похоронки или извещения о пропаже без вести [5].
Одновременно с мобилизациями происходила эвакуация в Архангельск населения, портового хозяйства, важнейших учреждений и предприятий из прифронтовой полосы, преимущественно из Карельской АССР и Мурманской области. В полном составе в Архангельск было эвакуировано из Мурманска Арктическое морское пароходство [6]. С введением советских войск в Польшу, в Архангельскую область к марту 1940 г. в качестве спецпереселенцев прибыло 42 тысячи польских граждан из числа «осадников», «лесников» и беженцев (8 084 семьи) [7]. Часть из них, главным образом, специалисты из числа еврейских беженцев, были отправлены на работу в Архангельск [8]. Всего в Архангельскую область было депортировано 58 тысяч польских граждан [9]. Почти одновременно в северную глубинку начали приходить эшелоны со спецпоселенцами из Прибалтики и Молдавии.
Опыт «Зимней» войны показал огромное стратегическое значение Архангельска. Неслучайно, 26 марта 1940 г., спустя лишь две недели после подписания советско-финляндского мирного договора, приказом наркома обороны СССР город был объявлен центром создаваемого Архангельского военного округа, который включил в себя территорию Архангельской и Вологодской областей, а также Коми АССР [10]. В Архангельск стали прибывать представители высшего военного командования, штабные и строительные подразделения армии и флота, в общей сложности – не менее 5 тысяч человек [11]. Им были переданы лучшие здания, включая дома и квартиры городского жилфонда [12]. Наряду с увеличением численности воинского контингента, милитаризация жизни города стала проявляться практически во всех сферах: политической, хозяйственной, культурной.
Эскалация военных действий в Европе и особенно стремительная оккупация Норвегии весной 1940 г. нагнетали атмосферу близости войны. Проведенная летом 1940 г. серия учений («Оборона Белого моря при попытке сил противника прорваться к портам» [13]; «Активная оборона рыбных промыслов в советских водах» [14] и «Оборона Кольского залива при попытке прорыва противника» [15]) создавала еще большую напряженность. Поэтому в своих решениях городские партийные и советские органы в первую очередь ориентировались на укрепление обороноспособности города, региона и страны. В горкоме [16] и обкоме [17] партии создаются военные отделы. После увольнения прокурора области и ряда его коллег, не обеспечивших надлежащего контроля за проведением в жизнь Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений», в обкоме для усиления партийного надзора были образованы «судебно-прокурорский сектор» и «сектор НКВД» [18]. Вследствие возникшего ажиотажа на товары первой необходимости и продукты, с началом Второй мировой войны при отделе кадров обкома создан «сектор торговли и кооперации» [19].
В целом существенно увеличилась численность управленческого аппарата города и области. В январе 1940 г. в учетно-распределительную номенклатуру обкома ВКП(б) было дополнительно включено 2 819 должностей [20], из них 234 должности работников НКВД [21]. В условиях войны активизировалась работа общественных организаций, ориентированных на оборонную работу. Самыми массовыми среди них были ячейки Общества содействия авиационному и химическому строительству (Осоавиахим) и Общества Красного Креста и Красного Полумесяца (РОКК). Еще до войны, в 1935 г., были установлены нормативы сдачи на значок «Готов к ПВХО» («Готов к противовоздушной и противохимической обороне»). С началом Второй мировой войны работа по подготовке населения к противовоздушной и военно-санитарной обороне активизировалась [22].
Номинально общесоюзная система местной противовоздушной обороны (МПВО) существовала с 1932 г. В Архангельске создание системы МПВО реально началось лишь с июля 1939 г., когда был образован городской штаб МПВО и началась планомерная работа по созданию групп самозащиты и обучению населения действиям в чрезвычайных ситуациях. После 7 октября 1940 г., когда МПВО была включена в систему НКВД, служба получила особый статус [23]. Город был поделен на 7 районов, в каждом из которых были созданы участковые, на предприятиях – объектовые команды, а при домоуправлениях – группы самозащиты. Участковые команды и группы самозащиты подчинялись начальнику отделения милиции [24]. В феврале 1940 г. были проведены первые учения по полной светомаскировке города [25].
Одной из самых серьезных проблем в условиях мобилизации являлась проблема кадров. В 1939–1940 гг. вышла серия законодательных актов по укреплению трудовой дисциплины. Ключевым из них был вышеупомянутый Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г., который установил уголовную ответственность за опоздания и прогулы, а также самовольный уход с работы. К прогулу приравнивалось опоздание более чем на 20 минут. Запрет на увольнение по собственному желанию фактически закреплял рабочих за предприятиями [26]. Контроль над движением работников позволяли осуществлять введенные в 1939 г. трудовые книжки [27].
В дополнение к Указу от 26 июня 1940 г., Совет народных комиссаров СССР 3 июля 1940 г. принял постановление «О повышении норм выработки и снижении расценок в связи с переходом на 7-дневную рабочую неделю для рабочих и служащих, имевших 8-часовой рабочий день» [28], согласно которому сохранялись дневные тарифные ставки и повышались нормы выработки, а также снижались сдельные расценки пропорционально увеличению рабочего дня [29]. В итоге рабочее время на предприятиях страны увеличивалось на 30–33 часа в месяц, то есть на 15–20 %, при снижении заработной платы. Таким образом, данные Указ и Постановление формально позволяли высвободить до 15 % рабочей молодежи призывного возраста. В дополнение к указанным документам, Президиум Верховного Совета СССР 10 июля 1940 г. ввел суровое наказание (до 8 лет лишения свободы) за выпуск некачественной продукции [30]. Спустя месяц, 10 августа 1940 г., Президиум Верховного Совета установил наказание в виде тюремного заключения сроком до одного года за «мелкую кражу» или хулиганские действия, совершенные на предприятии [31].
Одновременно с выполнением данных постановлений горком и обком ВКП(б) прибегли к трудовым мобилизациям на «прорывные» участки работ. В связи с начавшейся летом 1940 г. реконструкцией Архангельского порта, помимо новых партий спецконтингента, в Архангельск прибыло 800 мобилизованных рабочих из Мордовии и Чувашии, кроме того, еще 200 рабочих архангельских предприятий были сняты с работы и направлены в распоряжение начальника порта [32].
Большую роль в условиях советско-финляндской войны 1939–1940 гг. в связи с уходом на фронт квалифицированных рабочих были призваны сыграть школы фабрично-заводского обучения и ремесленные училища, предназначенные для молодежи допризывного возраста. Если в условиях «индивидуально-бригадной» подготовки по отдельным специальностям на обучение уходили годы, то в школах трудовых резервов молодежь можно было обучить за несколько месяцев, что было крайне важно в условиях войны. На быстрое замещение призванных в армию рабочих был рассчитан Указ Президиума Верховного Совета СССР от 2 октября 1940 г. о создании школ фабрично-заводского обучения (ФЗО) и ремесленных училищ (РУ), куда молодежь 14–16 лет набирали по спецразнарядкам и закрепляли за местами обучения [33]. За нарушение дисциплины и самовольный уход из училищ подростки, несмотря на юный возраст, подвергались заключению в колонии сроком до 1 года [34].
В 1939 г. началась производственная деятельность крупнейшего судостроительного завода № 402 в г. Молотовске [35] (современный Северодвинск). В связи с увеличением грузооборота архангельского транспортного узла, переброской военных грузов и воинских контингентов, созданием Беломорской военно-морской базы, управление которой в августе 1940 г. было перенесено в Архангельск, началась реконструкция архангельского железнодорожного узла и порта [36].

Всё для фронта

Участие Советского Союза в военных кампаниях на западных границах в 1939–1941 гг. и связанные с ними военные приготовления были своего рода прелюдией, репетицией надвигавшейся большой войны. Войну ждали, к ней готовились. Но никто не ожидал после ее начала 22 июня 1941 г. столь стремительного продвижения германских войск вглубь страны. 8 сентября войска Вермахта блокировали Ленинград. В начале сентября была блокирована киевская группировка советских войск, захвачен Смоленск. Вермахт приступил к подготовке решающего броска на Москву. Германскому «блицкригу» во избежание катастрофы можно было противопоставить лишь тотальную мобилизацию всех советских ресурсов в максимально сжатые сроки, под которую начала перестраиваться вся государственная структура в центре страны и на местах.
30 июня 1941 г. был сформирован Государственный комитет обороны (ГКО). Подобные органы, наделенные чрезвычайными полномочиями, создавались и в западных регионах. 15 октября 1941 г., сразу после подписания Первого (Московского) Протокола об оказании помощи СССР по ленд-лизу, в Архангельске, в силу его особой роли в приемке союзнических стратегических грузов, был создан штаб И.Д. Папанина, назначенного И.В. Сталиным уполномоченным ГКО по перевозкам на Севере [37]. С началом массированных бомбардировок города, 13 сентября 1942 г. был образован местный чрезвычайный орган во главе с первым секретарем обкома ВКП(б) Г.П. Огородниковым – Городской комитет обороны (Гоко), в состав которого вошли председатель облисполкома, начальники гарнизона и областного управления НКВД [38].

Решая в первую очередь оборонные задачи, Гоко выстроил под себя всю «пирамиду власти». В горкоме ВКП(б) были дополнительно созданы специальные отделы, комитеты и комиссии. В сентябре 1941 г. при горкоме был образован комитет помощи раненым, позднее – комиссии по отбору военнообязанных. В ноябре 1941 г. на транспорте и в сельском хозяйстве были образованы политотделы, взявшие под контроль работу предприятий [39].
Положение прифронтового города требовало поддержания в Архангельске строжайшего военного порядка. Военный совет Архангельского военного округа 24 июня 1941 г., в соответствии с Указами Президиума Верховного Совета от 22 июня «О военном положении» [40] и «Об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения» [41], издал приказ «Об обеспечении общественного порядка и оборонных мероприятий по Архангельской и Вологодской областям», в соответствии с которым в г. Архангельске и Архангельской области объявлялось военное положение [42]. Это означало введение в Архангельске «комендантского часа». Для контроля за порядком передвижения была организована система комендатур. К работе по охране порядка были привлечены добровольцы, из которых формировались добровольные милицейские бригады («бригадмилы») [43]. Наряду с усилением патрульной службы, осуществляемой военными и милицейскими органами, в городе устанавливалось обязательное ночное дежурство жильцов возле своих домов [44]. Житель Архангельска, безработный одинокий пенсионер Филадельф Никанорович Паршинский 25 июня 1941 г. так описывал происходящее в своем дневнике:
Пединститут вчера переселился в АЛТИ (Архангельский лесотехнический институт – ред.). Сегодня эвакуировалась почта. Библиотека и столовая еще функционируют. Сегодня воспрещено всякое движение по городу с 24 часов до 4 ч. 30 мин.[45]

С увеличением периода темного времени суток, с 18 августа 1941 г. вводился порядок тщательной светомаскировки в жилых кварталах и на промышлено-транспортных объектах [46]. По Указу Президиума Верховного Совета «О военном положении» и ввиду недостатка финансовых и материально-технических ресурсов, руководство страны прибегло к привлечению населения к бесплатной трудовой и гужевой повинности [47]. Неисполнение гражданами постановлений местной власти о трудовой повинности каралось штрафом до 3 тыс. руб. либо лишением свободы до 6 месяцев [48]. Уже 1 июля архангелогородцы были направлены на строительство и ремонт дороги до порта Экономия и на создание аэродромов на Бакарице и о. Ягодник [49]. Сотни жителей города работали на строительстве «дороги жизни Севера» – Сорока (Беломорск) – Обозерская, возводили оборонительные укрепления на подступах к Москве [50]. В соответствии с постановлением ГКО от 22 августа 1941 г. 30.500 северян были направлены на строительство оборонительных сооружений на Северном (с 23 августа – Карельском) фронте [51]. В ноябре 1941 г. еще 20 тыс. северян, в основном молодые женщины, выехали на возведение укрепительного рубежа от Вытегры до Пошехонья [52].
Крайне важной составляющей в укреплении обороны города была система местной противовоздушной обороны (МПВО). Неподготовленность города к отражению атак с воздуха показала первая воздушная тревога 29 июня 1941 г. [53]. Именно 29 июня 1941 г. было принято постановление ГКО «О военном обучении населения», которое предписывало до 5 июля 1941 г. в городах и районах области создать и обучить резервные отряды МПВО и группы самозащиты для обеспечения мер коллективной противовоздушной и противохимической обороны. Все организованные до войны медицинские, противопожарные, наблюдательные и аварийно-спасательные команды с 26 июня по приказу начальника МПВО Архангельска переводились в состояние полной боевой готовности [54]. 12 июля 1941 г. бюро Архангельского горкома ВКП(б) приняло решение об организации МПВО в жилом секторе. В каждом квартале организовывалась противопожарная группа самозащиты. Численный состав звеньев групп самозащиты утверждался типовыми штатами МПВО НКВД СССР [55]. Именно группы самообороны МПВО сыграли решающую роль в спасении города, который на 90 % состоял из деревянных строений, и его населения. К лету 1942 г., к началу массированных бомбардировок Архангельска, свыше 150 тыс. жителей прошли обучение по нормам «Готов к ПВХО» [56].
Другим важнейшим направлением деятельности властей города была мобилизация на фронт. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. «О мобилизации военнообязанных по Ленинградскому … Архангельскому … военным округам» предполагал срочный призыв в армию военнообязанных 1905–1918 гг. рождения [57]. Только по первой мобилизации с архангельских предприятий было направлено на фронт 9 тыс. «производственных рабочих», не считая «спецмобилизации». Всего за годы войны Архангельск направил в действующую армию 67 тыс. жителей, 23 тыс. из них не вернулись с полей сражений [58].
Важнейшей проблемой военного времени оставалось кадровое перераспределение трудовых ресурсов. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1941 г. ввел сверхурочные работы с оплатой в полуторном размере и замену отпусков денежной компенсацией [59]. Для рабочих архангельских лесозаводов (18,7 тыс. чел.) рабочий день увеличился на 3 часа, что теоретически в «человеко-часах» почти полностью компенсировало число ушедших на фронт. При этом закономерно интенсифицировался труд оставшихся рабочих при снижении качества работ, что нередко влекло за собой увеличение травматизма [60]. 23 июля 1941 г. СНК СССР принял постановление «О предоставлении Совнаркомам республик, край(обл)исполкомам права переводить рабочих и служащих на другую работу», которое позволяло перераспределять рабочую силу в интересах оборонных отраслей [61]. Своего пика военное законодательство достигло в Указе Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1941 г., по которому рабочие и служащие, занятые в военной промышленности, были признаны мобилизованными и закреплены за предприятиями, на которых работали. Самовольный уход с предприятий приравнивался к дезертирству и карался по законам военного времени [62].
На тотальную помощь фронту перестраивались и промышленные предприятия города, зачастую выпуская продукцию, далекую от их профиля. В результате всеобщей милитаризации промышленности города к зиме 1941 г. из продажи почти исчезли товары повседневного обихода.
Работу флота Северного бассейна, ремонт боевых кораблей и торговых судов обеспечивали 8 судоремонтно-судостроительных заводов и верфей Архангельска, крупнейшими среди которых были «Красная Кузница» и завод № 402 г. Молотовска. С 1941 г. заводы № 402 г. Молотовска, «Красная Кузница», Соломбальский машиностроительный завод решениями ГКО были переключены на производство боеприпасов (бронебойных снарядов, взрывателей), осколочных мин, ручных гранат, бронированных аэросаней и саней-волокуш, минометов [63]. Судоремонтники Архангельска выполняли и специальные правительственные заказы по производству корпусов мин, зажигательных и фугасных авиабомб. Чтобы компенсировать сокращение рабочей силы, связанное с призывом в действующую армию, на эти предприятия были направлены выпускники ремесленных училищ № 1 г. Молотовска и № 2 г. Архангельска [64].
С началом военных действий летом 1941 г. весь траловый, промысловый и обслуживающий флот, а также предприятия Главсеврыбпрома из Мурманска были переведены в Архангельск. Объем работы в Архангельске с прибытием мурманских организаций значительно возрос, а также изменились условия работы, требующие максимального увеличения вылова рыбы при ограниченном количестве тральщиков [65].
С началом Великой Отечественной войны город приобрел важное международное значение. После первых переговоров о взаимопомощи стран-союзниц по антигитлеровской коалиции 20 июля 1941 г. в Архангельске была развернута британская военно-морская миссия, а в августе – военно-морская миссия США. Обе они были призваны координировать действия флотов и, в случае выхода СССР из войны, предотвратить захват советского флота [66].
31 августа в Архангельск прибыл первый союзный конвой «Дервиш», а уже к декабрю 1941 г. в порт было проведено 7 союзных караванов в составе 52 судов, которые доставили 699 самолетов, 466 танков, 330 танкеток и другие военно-стратегические грузы, составившие 95 % всех грузов, поставленных в СССР союзниками в 1941 г. [67]
Помимо важного стратегического транспортного и промышленного центра, Архангельск стал ближайшим тылом Карельского фронта. Здесь было развернуто 20 госпиталей, которым были предоставлены помещения школ, больниц, клубов, институтов [68].
Существенный вклад в победу вносили ученые Архангельска, проводившие изыскание местных ресурсов для замены дефицитных материалов и сырья. Заказы фронта и острые потребности тыла определяли проблематику изысканий деятелей науки. Химиками АЛТИ В.М. Никитиным и И.М. Боховкиным была создана самовоспламеняющаяся жидкость для борьбы с танками, которую стали изготавливать в химическом цехе и лабораториях АЛТИ [69]. Доцентом медицинского института А.И. Ведринским по заданию наркомата ВМФ была изобретена специальная паста, предупреждающая замерзание оптических приборов. Он же, являясь заместителем директора по науке Архангельского агарового завода, организовал работу по поиску и производству альтернативных пищевых ресурсов, а также производство альгината натрия для лечения ран. Вместе с доцентом Матусисом в 1940 г. А.И. Ведринский разработал технологию производства экстракта шиповника, насыщенного витамином С [70]. Кроме того, им же был разработан ценнейший экстракт из хвои сосны для лечения цинги, спасший от гибели тысячи жителей города [71]. Хирурги Г.А. Орлов и С.И. Елизаровский разработали способ реконструкции поврежденных нервов, который был одобрен главным хирургом РККА Н.Н. Бурденко [72].

Атмосфера всеобщего страха

Усиление централизации и переход жизни советских городов на «военные рельсы» с началом Второй мировой войны повлекли за собой установление военного порядка, сопровождавшееся новым витком репрессий. Сосланный в 1930 г. в Архангельск костромской краевед, историк, археолог и геолог, Василий Иванович Смирнов в своем письме к брату от 12 ноября 1940 г. отмечал: «Идут аресты среди учащейся молодёжи. Между прочим, арестовали сына-студента А.П. Угрюмова, юношу 21 года» [73].
УНКВД усилило контроль за настроениями населения, расширив сеть осведомителей, в первую очередь через систему МПВО. О любых фактах проявлений политической нелояльности немедленно докладывалось в НКВД. Особенно эта тенденция усилилась с началом Великой Отечественной войны. К контрреволюционной агитации и шпионажу приравнивались самые незначительные проступки. В первой декаде июля 1941 г. штаб МПВО отдал распоряжение о необходимости оклейки стекол в оконных рамах для защиты их от взрывной волны авиабомб. Тут же по рабочему поселку лесозавода № 23 распространился слух о том, что надо снимать занавесы с окон и шторы с дверей, салфетки со столов, все белье убрать и быть готовыми для выезда. За 1,5 часа в значительной части домов поселка занавески, шторы, салфетки были убраны. «Виновница» данного слуха, гражданка Т.А. Севастьянова, была сразу же арестована, материал по делу передан в военный трибунал [74]. В своих действиях местные власти опирались на постановление ГКО № 31 от 6 июля 1941 г. «Об ответственности за распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу у населения» [75].
В сентябре 1941 г. органами НКВД был выявлен ряд случаев антисоветской агитации среди рабочих заводов архангельского промышленного узла. Рабочие распространяли «пораженческие слухи» и агитировали «сложить оружие». Так, на лесозаводе № 16–17 плотник Притчин заявил: «СССР с Германией ничего не сделает! У них техника сильнее нашей. Радио говорит неправду, газетам верить нельзя» [76]. Встречались и откровенные призывы воевать на стороне Германии против «ненавистной советской власти». В основном, высказывания рабочих и служащих касались слабости Красной армии и советского командования: «Теперь надо прямо сказать, что наши руководители занимались только болтовней, а не делом, уверяя всех, что наша армия сильно вооружена и непобедима» [77] (служащий треста «Северолес» по поводу сводки информбюро об оставлении городов Николаев и Кривой Рог). Даже те, кто верил советской власти, видели несоответствие между пропагандой и реальным положением дел: «Говорили, что воевать будем только на чужой территории, а на деле сдают город за городом» (красноармеец, охранявший Госбанк) [78]. Тогда же были обнаружены листовки с призывом свержения советской власти и расправы над коммунистами [79].
Особый характер милитаризации города придавало то обстоятельство, что с 31 августа 1941 г. в город начали приходить союзные конвои со стратегическими грузами и особым контингентом – иностранными моряками. Отчасти, это привело к усилению бдительности и контроля со стороны органов НКВД, укреплению дисциплины и порядка, т. к. Архангельск и архангельский порт были под постоянным контролем самого И.В. Сталина [80].
Нахождение в городе иностранцев в связи с прибытием союзных конвоев имело особое значение в распространении антисоветских взглядов среди населения. Данный факт обратил на себя внимание руководства обкома ВКП(б) и сотрудников НКВД. Так, в связи с установлением через Архангельский торговый порт торговых отношений с Великобританией, в Архангельск для постоянной работы прибыли 238 англичан. В распоряжении сотрудников НКВД появилась информация об интересе со стороны граждан Великобритании к продовольственному и промышленному снабжению населения города, развитию промышленности и транспорта, а также морально-политическим настроениям граждан. В беседах с горожанами иностранцы восхваляли жизнь в демократических странах и находили много общего в политических режимах и организации жизни в нацистской Германии и СССР. Так, два британских офицера в присутствии советских граждан заявили: «В Англии существует мнение о том, что режим в Германии и СССР одинаково деспотичен» [81]. Британские офицеры нередко устраивали чтение иностранной литературы, книг и журналов «антисоветского содержания» на квартирах горожан. Посещая квартиры горожан, англичане оставляли им разные вещи – одеяла, поношенную одежду и обувь, продукты питания, что также не ускользало от внимания органов НКВД. Британские матросы не гнушались продавать по спекулятивным ценам сигареты, папиросы, шоколад, главным образом, через школьников. Иностранцы фотографировали очереди у магазинов, детей, дерущихся за брошенный кусок шоколада или пачку папирос. К февралю 1942 г. было зафиксировано 160 «связей» англичан с советскими гражданами за период нахождения англичан в Архангельске. Большинство лиц, замеченных в связях с иностранцами, состояли на учете в НКВД как подозреваемые в шпионаже [82].
Одновременно, некоторые действия работников различных предприятий Архангельска, еще недавно считавшиеся оплошностями, были переведены в разряд диверсий [83]. Поиск виновных в ситуации дезорганизованности первых недель войны осуществлялся незамедлительно. Решением обкома ВКП(б) от 1 июля 1941 г. председатель Октябрьского райисполкома Сладков был снят с работы, исключен из партии и предан суду военного трибунала за «невыполнение мобилизационного плана», а также «плана поставки автотранспорта». Из 109 автомобилей на 1 июля 1941 г. он поставил лишь 59. Кроме того, Сладков не выполнил решение военного совета о строительстве бомбоубежищ, ремонте дорог, развертывании эвакогоспиталей. Одновременно «за необеспеченность контроля и снижение требовательности, а также непринятие мер к своевременной поставке автотранспорта» был привлечен к ответственности и военный комиссар Октябрьского района [84].
Пораженческие взгляды и высказывания резко пресекались правоохранительными органами. Стражи порядка и добровольцы боролись с паникерами и теми, кто стремился делать запасы продовольствия. Для этого уже 25 июня 1941 г. из состава Октябрьского РК ВКП(б) было выделено 27 человек в помощь органам милиции по борьбе со скупкой промышленных товаров и продуктов [85]. Строжайшим образом население должно было соблюдать общественный порядок: любой случай, выбивающийся из привычной жизни, становился объектом внимания НКВД; любой гражданин, не имеющий документов и прописки, подвергался аресту. Информационные сводки в горком сообщают о следующих случаях:
29 июня на лесозаводе № 23 работниками ПСО был обнаружен под мостом гр-н Петров, не имеющий места постоянного жительства: арестован. На лесозаводе № 23 задержана г-ка Апраксина как не имеющая места постоянного жительства. Установлено, что она приехала из БССР: арестована, т. к. ее паспорт и комсомольский билет были поддельные. На лесозаводе № 23 задержан Иконников В.А., оказавшийся дезертиром – он подделал увольнительную записку и другие документы. На лесозаводе № 22 задержан гражданин, не имеющий постоянного места жительства [86].
Аналогичные упоминания встречаем в дневнике Ф.Н. Паршинского. Запись от 16 ноября 1941 г.: «Какого-то кочегара парохода «Софья Перовская» Чемерова В.Н. расстреляли за прогулы и симуляцию болезни» [87].
14 ноября на собрании партийного актива начальник областного управления НКВД П.М. Мальков заявил о том, что «контрреволюционная агитация приобретает не единичный, а массовый характер, чудовищные формы и размеры», в связи с чем требовалось усиление работы органов НКВД и милиции [88].
Особой чертой общественных настроений военного времени являлась атмосфера всеобщего страха. Детский врач М.В. Пиккель, профессор медицины, доктор медицинских наук, зав. кафедрой педиатрии Архангельского медицинского института, одна из создателей Областной детской клинической больницы, так вспоминала это время:
…военные годы были страшными не только потерями родных и близких на фронтах, смертями тысяч и тысяч мирных людей от истощения и болезней в тылу, но, что было самым ужасным, всеобщая подозрительность, уничтожение собственного народа всесильной и жестокой машиной НКВД [89].
Система тотального страха сопровождалась тотальным доносительством. Привычная, сознательно подогреваемая властью подозрительность советских граждан была многократно усилена за счет поиска и выявления бесконечного числа «шпионов» и «диверсантов», существенная часть которых являлась обыкновенными «болтунами» и не представляла серьезной угрозы. Все это усугубляло и без того трудное положение населения в годы Великой Отечественной войны.

Исчезли птицы, кошки и собаки

Большую проблему представляли материально-бытовые условия жизни населения города в период Второй мировой войны. Острая нехватка продовольственных ресурсов наблюдалась с 1939 г. В.И. Смирнов сообщал в одном из писем к брату от 2 июня 1939 г.:
Недавно, проходя мимо очереди за рыбой в 4000 человек, я обратил внимание на то, что, по крайней мере, в очереди стоит 30–40 % в возрасте учащихся [90].
С началом Великой Отечественной войны ситуация с продовольствием значительно усложнилась. Шок и полную неготовность властей города к войне подчеркивают многочисленные архивные документы и воспоминания респондентов. Горожане по опыту жизни в советских городах с хроническим дефицитом бросились скупать товары первой необходимости. Однако, секретные постановления центральной и местной властей по борьбе с «паникерами и дезорганизаторами» запрещали горожанам создавать запасы продуктов [91]. Резко возросли цены практически на все виды товаров.
Война и система карточного снабжения внесли существенные коррективы в состав работников советских предприятий. Если ранее женщина могла оставаться домохозяйкой, то с призывом большинства мужчин на фронт на плечах женщин оказалось бремя полного материального обеспечения семьи. За первые три месяца войны на предприятия города пришли 5,2 тыс. женщин, а за первые полтора года – 13 тыс. Постепенно женский труд в промышленности Архангельска стал преобладающим. Если в сентябре 1941 г. количество женщин, занятых на лесозаводах города, составляло 54 % к общему числу персонала, то в январе 1945 г. – 70 % [92].
Нормы карточного снабжения не могли обеспечить потребности населения города. Голод подступил к городу осенью 1941 г. Многие горожане так и не смогли сделать запасы продовольствия. К ноябрю 1941 г. исчерпаны были все пищевые ресурсы. К зиме 1941 г. в городе исчезли птицы, собаки и кошки. Одинокий пенсионер Ф.Н. Паршинский записал в своем дневнике 22 ноября 1941 г.: «Сегодня в 12 часов я удавил шпагатом кошечку», от 23 ноября: «Печень, легкие, сердце и почки я обмыл и сложил в кастрюльку малую. Буду варить. И есть» [93]. Подобные случаи поедания кошек и собак становятся массовыми. В секретных протоколах заседаний обкома ВКП(б) информация о них встречается систематически. В частности, заседание обкома от 2 апреля 1942 г. было полностью посвящено данной проблеме. Упоминающиеся в следственном деле горожане, которые «били и употребляли в пищу кошек и собак в целях контрреволюционной агитации», были арестованы и привлечены к уголовной ответственности [94].
Война внесла дополнительные изменения в систему снабжения в пользу военнослужащих всех родов войск и НКВД, в первую очередь командного состава. В не менее привилегированном положении в условиях обострившегося дефицита оказывались работники системы снабжения. Если чиновники из руководства города и области по умолчанию «бронировали» себе из общегородских фондов часть продовольственных ресурсов, то работники системы снабжения становились агентами и дилерами, – все они паразитировали на системе спецснабжения в условиях голода. Данный факт, помимо архивных документов, иллюстрируют воспоминания работника архангельского порта В.П. Корельского:
Те жестокие времена высвечивали человеческую суть ярче рентгена. Кто-то делился подчас даже с чужим человеком последней горбушкой. А кто-то, пользуясь служебным положением, наживал на людском бедствии капитал. Именно эта причина побудила меня по весне расстаться с Архморторгпортом – тамошнее начальство почти открыто занималось подлогами и хищениями [95].
Возможность легкой наживы привела к тому, что «присвоение себе продовольственных товаров, карточек, отпуск продовольственных товаров по запискам без карточек сверх норм, факты обмеривания, обвешивания и обсчета населения города, незаконная выдача продовольственных карточек» достигли невероятных размеров в военные годы [96]. Особенно эта ситуация усугубляется зимой 1941–1942 гг. Показательным является случай, содержащийся в спецсообщении НКВД секретарю архангельского обкома в феврале 1942 г. «О ликвидации хищнической группы в пекарне № 2 Исакогорского хлебокомбината». На данном объекте длительное время орудовала банда из 12 человек. Работники пекарни систематически «отпускали» хлеб без оформления расходных документов. Для реализации похищенного хлеба «эти лица вошли в преступную связь с работниками столовой № 17, которые через буфетчицу реализовали хлеб, продавая его без карточек». Похищенный хлеб они также направляли в магазин № 79 системы Архторга и ларьки № 234 и 245. В результате документальной ревизии была выявлена недостача хлеба и булочных изделий на общую сумму 21.203 руб., недостача по сырью – 9.237 руб. Народным судом Пролетарского района организаторы группы были осуждены к лишению свободы сроком от 5 до 7 лет с конфискацией имущества. Соответствующую меру наказания получили и другие обвиняемые [97]. Отметим, что за «контрреволюционную агитацию» (беседы с соседями и ведение дневника) пожилой пенсионер Ф.Н. Паршинский получил 10 лет лагерей, откуда не вернулся [98].
В результате к концу войны сложилась ситуация чудовищного имущественного расслоения. Капитал, который удалось сколотить за годы войны на голоде и бедствии своих же сограждан, предприимчивые участники цепочек подпольного предпринимательства не стремились скрывать: к наживе на чужой беде все давно привыкли. С этой несправедливостью крайне сложно было примириться участникам боевых действий. Александр Иванович Шишкин, воевавший на Карельском фронте, прибыв в мае 1945 г. в город на побывку к отцу, отметил:
…мы не могли ничем помочь. В результате в период войны умерла у меня сестра, мама… У отца я один остался – квартиру отняли. То есть пришел ни к чему… Кто-то ходит (солдаты, запасной 33-й полк) по помойкам, плохо они так жили: отощавшие, ободранные. А некоторые гуляют, пьют и гуляют [99].

Проблемы здравоохранения

Зимой-весной 1941–1942 гг. больницы Архангельска были переполнены людьми с диагнозами «дистрофия», «авитаминоз», «общее истощение», «безбелковый отек», «пеллагра», «цинга», «сердечная недостаточность», «атрофия», – в основе всех этих заболеваний недоедание и низкое качество питания. Особенно высока была смертность от цинги. На фоне недоедания, антисанитарии, массовых миграционных процессов и скученности населения получили значительное распространение инфекционные заболевания. В 1941 г. наблюдалось увеличение числа заболеваний брюшным тифом, дизентерией, сыпным тифом и корью, а в 1942 г. возросла заболеваемость брюшным тифом и дизентерией, что объясняется ухудшением санитарного состояния города и его пищевых предприятий. Однако, благодаря работе архангельских медиков, заболевания брюшным тифом после 1942 г. пошли на спад. К концу войны практически исчезла из отчетов дизентерия, резко уменьшилась заболеваемость сыпным тифом (за исключением 1944 г., когда наблюдалась вспышка болезни). Корь к концу войны в Архангельске в показателях практически была сведена к нулю.

Чрезвычайной была ситуация с обеспечением лечебных учреждений топливом и лекарствами. В письме заведующего инфекционной больницей профессора Д.В. Никитина в горком ВКП(б) от 1942 г. отмечено крайне тяжелое положение со снабжением топливом, вследствие чего борьба с заразными болезнями, особенно сыпным тифом, была чрезвычайно трудна. Профессор предсказывал новый взрыв эпидемий сыпного тифа, кишечных инфекций и детских заболеваний (скарлатины и дифтерии). В больнице отсутствовала собственная прачечная, и «белье стиралось в прачечной первой городской больницы, рассчитанной на 800 коек (приходилось обслуживать 3 тыс. коек)» [100]. Периодически отключали воду. В клинику больные часто поступали «завшивленные» и обработка их была чрезвычайно затруднена. В палатах было очень холодно, больные дополнительно простужались и получали осложнения в виде воспаления легких. Помимо основной работы, персонал больницы был занят «на распиловке дров» [101]. С аналогичными трудностями столкнулись все лечебные заведения города. Физиотерапевтическая лечебница, где одним из основных видов лечения были ванны и грязелечения, фактически не могла применять эти методы лечения из-за отсутствия дров [102]. Первая городская больница также не имела дров [103]. Прекратили работу санпропускники и бани [104].
В годы войны в Архангельске резко снизилась рождаемость и возросла смертность. Только за зиму-весну 1941–1942 гг. смертность «перекрывала» рождаемость почти в 3 раза. Максимальное число смертей пришлось на апрель 1942 г. Положительный прирост населения был достигнут только в последний год войны [105]. Среди умерших значительное количество приходилось на детей до 1 года. Крайне высоким был процент преждевременных родов. По родильному дому им. Самойловой он постоянно возрастал: с 5,4 %, в 1937 г. до 8,8 % в 1939 г. и 13,1 % в 1941 г. В 1942 г. процент преждевременных родов по городу достиг 22,5 %. Лишь в 1944 г. этот показатель сравнялся с первым годом войны (13,3 %) [106].
Аналогичную картину представляла статистика мертворождений и детской смертности. Согласно данным таблицы детской смертности по роддому им. Самойловой она составила в 1938–1940 гг. 0,9–1,8 % соответственно, в 1941 г. – 2,2 %, в 1942 г. – 4,2 %, в 1943 г. – 2,8 %, за первую половину 1944 г. – 2 % [107]. Плохое питание, хронический авитаминоз, тяжелые условия труда и быта не могли не отразиться на репродуктивной функции женщин. В 1942 г. было выявлено наибольшее число преждевременных родов в Архангельске. Город по этому показателю вышел на одно из первых мест в СССР [108].
При анализе причин мертворождений за 1943 г. по городу Архангельску, главный гинеколог города Д.Л. Марголис обратила внимание на тот факт, что первое место среди мертворождений занимали не известные разделы акушерской патологии, а проблемы, вызванные влиянием «авитаминоза матери на ломкость сосудов плода», что вызывало, в частности, кровоизлияния в головной и костный мозг плода [109].
Рождаемость и смертность в годы войны, в том числе детская, также находились в прямой зависимости от социальной стратификации советского общества и системы снабжения, что нашло отражение в «Отчете о нарушениях производительной функции женщин во время войны» [110]. Изучая материал родильных отделений Архангельска, главный гинеколог города Д.Л. Марголис обратила внимание на резкое падение рождаемости в заводских районах города в военные годы. Изучив состав родильниц по всем родильным отделениям Архангельска, она сделала вывод, что рожали в военное время, в основном, работники системы питания (столовых, магазинов, пекарен), второе место занимали домохозяйки (жены военнослужащих и партийных работников), третье – вся остальная масса женщин (служащие государственных учреждений, промышленных комбинатов, медицинские работники). Женщины-рабочие заводов занимали весьма скромное место среди контингента родильных отделений [111]. Комиссия из ведущих врачей города, проводившая обследование женщин рабочих окраин, заключила, что 82 % из них страдали аменореей, которая приводила к раннему старению, препятствовала, а в запущенной стадии исключала возможность появления потомства. В основном это заболевание встречалось у женщин, работавших на лесозаводах и аналогичных им производствах. Практически не болели аменореей работницы системы питания, домохозяйки и конторские служащие [112]. Врачи пришли к выводу, что именно низкое качество питания, тяжелейшие условия труда и быта, отсутствие элементарных удобств пагубно отразились на производительной функции женщины и привели к таким последствиям, как массовое бесплодие, значительное количестве мертворождений, физическая слабость новорожденных и матерей [113].
Помимо голода и холода, нищеты и тяжелейших условий быта, ситуацию с детской заболеваемостью и смертностью осложнял тот факт, что в Архангельске отсутствовала детская больница для неинфекционных больных, не было детского хирургического отделения, поэтому «дети с хирургическими заболеваниями могли быть госпитализированы только совместно со взрослыми – в отделениях, где не было условий для обслуживания детей», в районах города не хватало или не было вовсе коек для терапевтических больных детей. Здание детской клиники пришло в аварийное состояние. Открытие в конце войны стационара для детей-гипотрофиков и туберкулезных детей не могло сколько-нибудь восполнить недостаток мест для больных детей [114].

Заключение

Таким образом, с началом Второй мировой войны в Архангельске начался процесс централизации в системе управления, сопровождавшийся милитаризацией всех сфер жизни общества с целью мобилизации ресурсов для фронта. С вторжением германских войск на территорию СССР мобилизация ресурсов приобрела тотальный характер и осуществлялась в основном за счет внутренних источников. Ухудшение материально-бытового положения населения страны, в частности, архангелогородцев, проявилось еще в 1939 г., но стало критическим с началом Великой Отечественной войны. Несмотря на важнейшую роль Архангельска как ключевого на Европейском Севере стратегического пункта и транспортного узла, осуществлявшего поставки вооружения, медикаментов и продовольствия на фронт, население города в годы войны было вынуждено вести жесточайшую борьбу за выживание.
В целом в 1939–1940 гг. в связи с началом военных действий фактически произошел переход к экстренным методам контрактации рабочей силы, которые уже использовались государством в период 1929–1930 гг. Дефицит кадров, в целом характерный для советской системы, многократно усилился. В промышленности, при реконструкции порта, на строительстве оборонных укреплений и сооружений широко применялся труд спецконтингента, а также проводились трудовые мобилизации работающего и неработающего населения города. В годы Великой Отечественной войны была развернута кампания по привлечению женщин и подростков на производство, чему способствовала карточная система снабжения. Дефицит ресурсов и их неравномерное распределение, усиление стратификации, проблемы организации системы управления военного времени привели к многочисленным сбоям в системе снабжения городского населения.
Двенадцатичасовой рабочий день и система закрепления рабочих за предприятиями, наряду с карточной системой и крайним дефицитом ресурсов, постепенно истощали силы горожан. Массированные бомбардировки, в ходе которых исключительно силами местного населения город удалось отстоять как порт международного значения, все годы войны поставлявший важнейшие стратегические грузы на фронт, значительно усложняли условия жизни военного времени. Дефицит продовольствия, разрушение коммунальной системы города, массовые миграционные процессы создали условия для распространения инфекционных заболеваний. Ценой невероятных усилий медики города остановили начавшиеся эпидемии. Существенный подрыв здоровья населения выразился в высокой заболеваемости и смертности в связи с голодом и отсутствием элементарных коммунальных удобств. Помимо фронтовых потерь (из призванных 67 тыс. человек погибло 23 052), от голода и болезней по официальной статистике органов ЗАГС за 1941–1944 гг. умерло 38 тыс. человек гражданского населения города [115].

Автор: Хатанзейская Елизавета Владимировна, кандидат исторических наук.

Источник: Хатанзейская Е.В. Архангельск в 1939–1945 гг.: милитаризация управленческих практик и городская повседневность военного времени // Historia Provinciae – Журнал региональной истории. – 2020. – Т. 4. – № 2. – С. 340–391.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Эдлинский С.Ф. Северный транспортный флот в Великой Отечественной войне, 1941–1945 гг. – Москва: Морской транспорт, 1963; Научное и хозяйственное освоение Советского Севера, 1933–1945 гг.: в 4 т. Т. 4. Белов М.И. История открытия и освоения Северного морского пути. – Ленинград: Морской транспорт, 1969; Супрун М.Н. Архангельск в годы Великой Отечественной войны, 1941–1945: дис. … канд. ист. наук. – Ленинградское отделение Института Истории Академии Наук СССР, 1983.
2. Сенявская Е.С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России. – Москва: РОССПЭН, 1999.
3. Яров С.В. Повседневная жизнь блокадного Ленинграда. – Москва: Молодая гвардия, 2013; Яров С.В. Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941–1942 гг. – Москва: Центрполиграф, 2012; Ковальчук В.М., Рупасов А.И., Чистиков А.Н. Ленинградцы в годы Великой Отечественной войны: адаптационные практики // Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям / ответственные редакторы А.П. Деревянко, А.Б. Куделин, В.А. Тишков. – Москва: РОССПЭН, 2010. – С. 380–387; Ломагин Н.А. В тисках голода. Блокада Ленинграда в документах германских спецслужб, НКВД и письмах ленинградцев. – Санкт-Петербург: Аврора-дизайн, 2014.
4. Dodd L., Lees D. Vichy France and Everyday Life: Confronting the Challenges of Wartime, 1939–1945. – London: Bloomsbury Academic, 2018; Dodd L. French children under the Allied bombs, 1940–45: An oral history. – Manchester: Manchester University Press, 2016; Yamashita S.H. Daily life in wartime Japan, 1940–1945. – Kansas: University Press of Kansas, 2017; Khatanzeiskaya E. Everyday Life in Wartime Arkhangelsk: The Problem of Starvation and Death during Second World War (1939–1945) // Septentrio Conference Series. – 2015. – No. 4. Living in the war: Health Care and Living Conditions in Barents region, 1939–1945. Part 2. – URL: https://septentrio.uit.no/index.php/SCS/ article/view/3630; Супрун М.Н. Архангельск военный, 1941–1945 гг. // Война и блокада: сборник памяти В.М. Ковальчука. – Санкт-Петербург: Нестор-история, 2016. – С. 247–259; Suprun M. Strength and weakness of the totalitarianism in Wartime Soviet Union // Septentrio Conference Series. – 2015. – No. 4. Living in the war: Health Care and Living Conditions in Barents region, 1939–1945. Part 2. – URL: https://septentrio.uit.no/index.php/SCS/article/view/3632.
5. Данные организации «Поиск», см. Зимняя война. Безвозвратные потери Красной Армии в период Советско-финляндской войны 1939–1940 гг. – URL: http://winterwar.karelia.ru/site/parts/division/ (дата обращения: 05.04.2016).
6. Супрун М.Н. Архангельск в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. – С. 5.
7. Докладная записка обкома ВКП(б) в Управление НКВД по Архангельской области о численности спецпоселков и спецконтингента в Архангельской области на март 1940 г. // Отдел документов социально-политической истории Государственного архива Архангельской области (далее – ОДСПИ ГААО). – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 661. – Л. 29.
8. Гурьянов А.Э. Польские спецпереселенцы в Архангельской, Кировской областях и Коми АССР в 1940–1941 гг. // Каторга и ссылка на Севере России. Сборник статей. Т. 1: Польская ссылка / составитель и научный редактор М.Н. Супрун. – Санкт-Петербург; Архангельск: [б.и.], 2004. – С. 139–140.
9. Васильченко Т.Е. Польские граждане на Европейском Севере СССР: от депортации к амнистии и репатриации (1939–1946): монография / под редакцией М.Н. Супруна. – Архангельск: Поморский государственный университет, 2010. – С. 30–31.
10. Мельтюхов М.И. Красная армия перед войной: организация и кадры // Военная литература. – URL: http://militera.lib.ru/research/meltyukhov/09.html (дата обращения: 08.08.2016).
11. Подсчитано по: Государственный архив Архангельской области (далее – ГААО). – Ф. 32. – Оп. 1. – Д. 81. – Л. 54 об.; Государственный архив Российской Федерации. – Ф. А-374. – Оп. 23. – Д. 443. – Л. 61.
12. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 538. – Л. 91.
13. Российский государственный архив социально-политической истории (далее – РГАСПИ). – Ф. 475. – Оп. 2. – Д. 258. – Л. 7–9.
14. РГАСПИ. – Ф. 475. – Оп. 2. – Д. 259. – Л. 9–10.
15. РГАСПИ. – Ф. 475. – Оп. 2. – Д. 315. – Л. 11–15.
16. ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 1. – Д. 933. – Л. 1–3.
17. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 638. – Л. 1–3.
18. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 707. – Л. 127.
19. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 811. – Л. 1–3.
20. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 585. – Л. 5.
21. Там же. – Л. 85.
22. Если в середине 1939 г. в городе насчитывалось 1 654 члена Осоавиахима и 632 члена РОКК, то к концу года их численность возросла на четверть. Подсчитано по: ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 638. – Л. 8.
23. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 530. – Л. 26–27.
24. Супрун М.Н. Архангельск в годы Великой Отечественной войны. – С. 25.
25. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 638. – Л. 86.
26. Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переходе на 8-часовой рабочий день и 7-дневную рабочую неделю» // Ведомости Верховного Совета СССР. – 1940. – 26 июня. – № 20.
27. Трудовые книжки вводились Постановлением СНК СССР от 20 декабря 1938 г.
28. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 659. – Л. 91.
29. Постановление СНК СССР «О повышении норм выработки и снижении расценок в связи с переходом на 8-часовой рабочий день» // Ведомости Верховного Совета СССР. – 1940 г. – 26 июня. – № 20.
30. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 10 июля 1940 г. «Об ответственности за выпуск недоброкачественной или некомплектной продукции и за несоблюдение обязательных стандартов промышленными предприятиями» // Ведомости Верховного Совета СССР. – 1940. – № 23.
31. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 10 августа 1940 г. «Об уголовной ответственности за мелкие кражи на производстве и за хулиганство» // Ведомости Верховного Совета СССР. – 1940. – № 28 (91).
32. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 707. – Л. 1, 53–55; Д. 659. – Л. 42.
33. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 2 октября 1940 г. «О государственных трудовых резервах СССР» // Ведомости Верховного Совета СССР. – 1940. – № 37.
34. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 декабря 1940 г. «Об ответственности учащихся ремесленных, железнодорожных училищ и школ ФЗО за нарушение дисциплины и за самовольный уход из училища (школы)» // Ведомости Верховного Совета СССР. – 1941. – № 1; Уголовный кодекс РСФСР. – Москва: Государственное издательство юридической литературы, 1950. – С. 164.
35. РГАСПИ. – Ф. 17. – Оп. 3. – Д. 1026. – Л. 157.
36. РГАСПИ. – Ф. 17. – Оп. 3. – Д. 1027. – Л. 56.
37. Архангельская область в годы Великой Отечественной войны, 1941–1945 гг.: сборник документов / составители В.А. Бутко и др. – Архангельск: Северо-Западное книжное издательство, 1975. – С. 38.
38. Супрун М.Н. Ленд-лиз и северные конвои, 1941–1945. – Москва: Андреевский флаг, 1997. – С. 45–46.
39. Северяне – победе. Воспоминания ветеранов Великой Отечественной войны: сборник / составитель К.К. Костров. – Архангельск: Северо-Западное книжное издательство, 1980. – С. 114.
40. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. «О военном положении» // Ведомости Верховного Совета СССР. – 1941. – № 29.
41. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. «Об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения» // Ведомости Верховного Совета СССР. – 1941. – № 29.
42. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 908. – Л. 103.
43. Там же.
44. Правда Севера. – 1941. – 27 июня.
45. Дневник жителя г. Архангельска Ф.Н. Паршинского. 21 июня 1941 г. – 2 января 1942 г. // Война. Запечатленные дни 1941–1942 гг. Дневники и документы / авторы-составители: В.Н. Ильин, В.А. Радишевская, Т.В. Титова. – Архангельск: Правда Севера, 2005. – С. 18.
46. ГААО. – Ф. 1936. – Оп. 9. – Д. 1636. – Л. 32.
47. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. «О военном положении» // Ведомости Верховного Совета СССР. – 1941. – № 29.
48. Там же.
49. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 919. – Л. 72.
50. Супрун М.Н. Архангельск в годы Великой Отечественной войны. – С. 63.
51. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 911. – Л. 15. Северный фронт 23 августа 1941 г. был разделен на Карельский и Ленинградский.
52. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 921. – Л. 5.
53. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 919. – Л. 61–62.
54. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 908. – Л. 126–127.
55. ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 2. – Д. 8. – Л. 47–49.
56. ГААО. – Ф. 1936. – Оп. 9. – Д. 1655. – Л. 15.
57. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. «О мобилизации военнообязанных по Ленинградскому, Прибалтийскому особому, Западному особому, Киевскому особому, Одесскому, Харьковскому, Орловскому, Московскому, Архангельскому, Уральскому, Сибирскому, Приволжскому, Северо-Кавказскому и Закавказскому военным округам» // Война 1941–1945: сборник документов / под редакцией С. Кудряшова. – Москва: Архив Президента Российской Федерации, 2010. – С. 27–28.
58. Супрун М.Н. Архангельск в годы Великой Отечественной войны. – С. 63.
59. Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам: сборник документов за 50 лет: в 16 т. Т. 3. 1941–1952 гг. / составители К.У. Черненко и М.С. Смиртюкова. – Москва: Политиздат, 1968. – С. 37–38.
60. Супрун М.Н. Архангельск в годы Великой Отечественной войны. – С. 104.
61. Постановление СНК СССР от 23 июля 1941 г. «О предоставлении Совнаркомам республик, край(обл)исполкомам права переводить рабочих и служащих на другую работу» // Сборник законов СССР и указов Президиума Верховного Совета СССР, 1938–1944 гг. – Москва: Ведомости Верховного Совета СССР, 1945. – С. 236–237.
62. Там же. – С. 247.
63. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 1136. – Л. 20–21.
64. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 889. – Л. 47.
65. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 889. – Л. 86.
66. Супрун М.Н. Ленд-лиз и северные конвои 1941–1945 гг. – С. 33–34.
67. Супрун М.Н. Ленд-лиз и северные конвои 1941–1945 гг. – С. 44.
68. Архангельская область в годы Великой Отечественной войны. – С. 153.
69. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 921. – Л. 85.
70. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 1016. – Л. 1–2.
71. Автобиография профессора А.И. Ведринского // Архив музея истории медицины Европейского Севера Северного государственного медицинского университета. – Ф. 1. – Оп. 3. – Д. 412. – Л. 2–5.
72. Андреева А.В. Деятельность Архангельского медицинского института в годы великой отечественной войны // Исторический опыт медицины в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Материалы VII Всероссийской конференции с международным участием. (Москва. 12 мая 2011 года). – Москва: МГМСУ, 2011. – С. 11–12.
73. Смирнов В.И. Город Архангельск в начале 1930-х гг. (Из записок ссыльного краеведа). – Архангельск, 2012. – С. 16–17. – URL: www.doykov.1mcg.ru (дата обращения: 14.11.2014).
74. ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 2. – Д. 70. – Л. 87.
75. РГАСПИ. – Ф. 644. – Оп. 2. – Д. 1. – Л. 169–171.
76. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 889. – Л. 23.
77. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 889. – Л. 28.
78. Там же. – Л. 25.
79. Там же. – Л. 28.
80. Архангельский порт в первый год войны упоминался почти в каждом десятом постановлении ГКО. См.: РГАСПИ. – Ф. 644. – Оп. 2. – Д. 1–355.
81. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 1136. – Л. 8–9.
82. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 1136. – Л. 10–11.
83. В качестве диверсии работниками НКВД были квалифицированы следующие события: 11 октября 1941 г. на нефтебазе № 2 в резервуар № 9, где хранился бензин Государственного резерва 900 тонн и спецстроительства 500 тонн, было влито 11 т мазута, в результате бензин приведен в негодное для применения состояние. Факт порчи бензина руководством нефтебазы длительное время скрывался. Директора нефтезабы сняли с работы и предали суду, парторгу нефтебазы объявили выговор с занесением в учетную карточку. (ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 921. – Л. 58).
84. ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 2. – Д. 1. – Л. 27.
85. ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 2. – Д. 70. – Л. 63.
86. ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 2. – Д. 70. – Л. 88.
87. Дневник жителя г. Архангельска Ф.Н. Паршинского. 21 июня 1941 г. – 2 января 1942 г. – С. 73.
88. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 921. – Л. 42–43.
89. Воспоминания М.В. Пиккель (Рукопись из личного архива Т.Н. Ивановой). – Архангельск, 2005.– С. 95.
90. Смирнов В.И. Город Архангельск в начале 1930-х гг. – С. 41.
91. ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 2. – Д. 70. – Л. 64.
92. Супрун М.Н. Архангельск в годы Великой Отечественной войны. – С. 75.
93. Дневник жителя Архангельска Ф.Н. Паршинского 21 июня 1941г. – 2 января 1942 г. – С.111–112.
94. ОДСПИ ГААО. – Ф. 296. – Оп. 1. – Д. 1172. – Л. 36.
95. Корельский В.П. На моем веку: воспоминания, предания рода, размышления [старейшего северного капитана] / литературная обработка М. Попова. – Архангельск: Северо-Западное книжное издательство, 1996. – С. 125.
96. ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 2. – Д. 264. – Л. 85–86 об.; Д. 265. – Л. 101–107.
97. ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 2. – Д. 191. – Л. 17.
98. Дневник жителя Архангельска Ф.Н. Паршинского. 21 июня 1941г. – 2 января 1942 г. – С. 151.
99. Интервью автора статьи с А.И. Шишкиным 1921 г.р. проходило по месту жительства информанта 9 ноября 2007 г., 15:45–19:20.
100. ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 2. – Д. 154. – Л. 2–3.
101. ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 2. – Д. 154. – Л. 4.
102. Там же. – Л. 5–6.
103. Там же. – Л. 13.
104. Там же. – Л. 10.
105. ГААО. – Ф. 32. – Оп. 1. – Д. 81. – Л. 54–54 об.
106. Отчет в горком о нарушениях производительной функции женщин во время войны (г. Архангельск, городской акушер Д.Л. Марголис) // ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 2. – Д. 571. – Л. 10.
107. Там же. – Л. 12.
108. ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 2. – Д. 571. – Л. 12.
109. Там же.
110. ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 2. – Д. 571. – Л. 12.
111. Там же. – Л. 9.
112. ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 2. – Д. 571. – Л. 10.
113. Там же.
114. ОДСПИ ГААО. – Ф. 834. – Оп. 2. – Д. 571. – Л. 12.
115. Супрун М.Н. Архангельск военный, 1941–1945 гг. // Война и блокада: сборник памяти В.М. Ковальчука / ответственный редактор А.Н. Чистиков. – Санкт-Петербург: Нестор-История, 2016. – С. 247–259.