Воспоминания о военном Архангельске Дитева Бориса Дмитриевича, 1935 года рождения

От холода замерзали чернила

Я родился в 1935 году, нас у родителей было трое: я, брат и сестра. Отец по призыву участвовал в финской кампании, сильно простудился, серьезно заболел и вернулся домой. В Великой Отечественной войне, которая началась в июне 1941 года, с фашистами не сражался по причине тяжелой болезни. Зато многочисленные родственники ушли на фронт защищать Родину. Ушел на фронт мой любимый дядя Боря – Борис Иванович Костылев – муж маминой старшей сестры тети Сони. У них не было детей, и, когда я родился, дядя Боря обрадовался, что родился мальчик, полюбил как своего сына, и меня нарекли в честь него – Борисом [Борис Иванович погиб 24 апреля 1945 года, не дожив буквально несколько дней до победы – ред.].
В первый класс я пошел в школу №1, потом ходил в 23-ю школу на Суворова. В школе нам давали лепешки. Чай и лепешки на большой перемене. В лепешках было много всякой ерунды, но нужно было поесть, хоть немножко.
За областной больницей есть район Шанхай – там были маленькие врытые домики, народу много было и я учился с этими ребятами. Они приходили оттуда к нам в школу и всегда что-то приносили: турнепс, репу, брюкву. Мы делили на всех. Когда приносили картошку – мы ее вымоем и едим прямо с шелухой.
В зимнее время сами топили печки. Носили дрова, два-три полена принесем. В зимнее время бумаги уже не было, отрывали обои и на обоях писали. Иногда чернила замерзали - писать невозможно. Конечно, школа зимой не отапливалась, в класс приходишь - сидишь чуть ли не в рукавицах. Мы занимались другими делами или учительница что-то читала.
Портфелей не было – я ходил в школу с противогазной сумкой. Мы ездили на буфере, сзади трамвая зацепишься и едешь. Я сумку повесил, потом с трамвая соскочил, пришел в школу: а где сумка? Сумка на трамвае так и уехала…

Все шло на фронт

В баню мы ходили на Логинова, Успенская баня. Баня очень хорошая. Топилась на дровах, по-моему. Это баня была построена Макаровым. Стоило примерно 15-20 копеек. Очереди были большие. Наплыв был в пятницу, субботу, воскресенье. Особенно в субботу были очереди. Обычно женское отделение слева, мужское справа. Я запомнил, в бане всегда был морс исключительный, может что-то наподобие ситро. Для мужиков было пиво, квас.
Жили все на карточки, которые были введены в 1941 году, отменены в декабре 1947. На хлеб, на муку, на крупу, на масло, на мясо. Мясо - это одно название. Если карточку утерял - то все... Карточки воровали.
Были моменты, когда мы по хлебной карточке получали 180 грамм. Потом 200, 250. Все в зависимости от того, где ты работаешь. А если нигде не работаешь: 180 грамм тебе дают.
По крупам - отвешают мешочек, нужно было приходить со своим мешочком. Мы крупы получали один раз в неделю. Карточки давали на месяц.
Хлеб выдавали каждый день, но занимали очередь чуть ли не в три часа ночи. Потому что привезут хлеба, допустим, 300 килограмм. А нас, предположим, тысяча человек стоит в очереди. Не хватило – значит, без хлеба остался. Поэтому приходилось занимать очередь рано. Нас мать будила, мы вставали полуспящие - шли в очередь.
Хлеба не было, в основном все шло на фронт. Даже то, что привозили американцы, англичане - нам не доставалось ни грамма - все это уходило на фронт сразу же. На левый берег, на поезда и на фронт.

- Другие люди говорили, что ели американские консервы, откуда тогда они взялись, если ничего не доставалось населению? Их же многие помнят…

Дело в том, что американцы же их и продавали. Это были большие банки и маленькие баночки, я их помню. Нам перепадало за счет того, что экипаж непосредственно брали и продавали. Там же приходило десятки судов. Поэтому доставалось населению очень мало. В основном все шло на фронт.
Когда по ленд-лизу приходили иностранцы мы получали иногда подушечки-конфетки, как «дунькина радость». Мы им давали ложечки, какие-нибудь, а они нам дарили подарки.

- Чем еще спасались в продовольственном отношении?

Люди чем жили? В лес сходили, собрали клюквы и продавали на ликеро-водочный завод. Был пивзавод, за Урицким на улице Коммунальной был винзавод. Там с одной стороны винзавод, с другой стороны был мясокомбинат, через забор на одну сторону закуска летит на другую летит выпивка. Время такое было что не особенно кто-то следил за этим.

- Правда ли что приходилось употреблять в пищу кошек и собак?

С кошками не знаю. А с собаками – да, приходилось. Я помню, что мы с ребятами в школе… А у нас было бомбоубежище на Набережной, а там глина везде. Уже под весну это, наверное, 44-ый год, все время голодный ходишь. Помню, что пришли собаки. Приезжали ненцы на оленях, они продавали здесь тюленину, рыбу, оленину. Они сюда приезжали и с ними всегда были собаки, у них если родится собака - весь выводок там и находится. И они специально сюда брали маленьких щенков. Мы вылавливали щенков. Мы боялись, когда с них шкуру снимали, мы с ребятами боялись этого. До сих пор как-то еще состояние такое вот... неприятное. Они маленькие были эти щенки, но пушистые - самоедские лайки. И здесь я помню, что были у нас ведра специальные. Помню, что на реку ходили и в этих ведрах варили собаку. А соли не было - без соли варили. В основном-то мы пили этот бульон. Что делать, конечно, жалко безусловно. Кто-то постарше ребята - ее убивали. Собаку надо же было ошкурить ее. А потом мы значит эту собаку бросали в ведро, полностью, не резали даже, только ноги отрубали. И так целой тушей в ведро, в такое ведро оцинкованное. Туда все складывали и там варили. Костер мы делали в бомбоубежище, там вытяжная труба была.

Пришел домой - спина в крови

Раньше с Кузнечихи [так он называет район города вдоль Набережной от современного Кузнечевского моста, район улиц Гагарина и Комсомольской – ред.] был деревянный наплавной мост. Продукты, танки, самолеты, которые доставлялись к нам по ленд-лизу [перевозились через этот мост]. На Экономии выгружали, и везли на машинах-полуторках на эту сторону [реки]. И немцы постоянно бомбили мост. А у меня дом был рядом с берегом.
У нас-пацанов была шлюпка всегда рядом. Под пристань мы прятали лодку. Как начинает бомбить мы на лодку садимся и выползаем, потому что глушит рыбу - она вверх брюхом. Мы ее собирали и плыли на Шилов остров, разводили костер и ели. В основном делали уху.
Помню в 44-м или 45-м году. Пленные немцы грузили на «макарку» [речное судно – ред.] мешки [с сахаром]. Немец стоит смотрит на нас, весь обросший, тоже отец, наверное, видит нас голодных ребят. Они перевозили с Экономии [куда доставляли грузы по ленд-лизу] на машинах, выгружали на берегу и переправляли через реку. Машины увозили на Бакарицу. При выгрузке машина не всегда была, он стоит охраняет, мы ему сигнал подаем, он ногой нам раз мешочек - он нам в шлюпку [падает], мы сразу плыли на Шилов остров.
…У меня от бомбежки до сих пор в правой стороне под лопаткой остался осколок от бомбы. Бежал со школы, попал под бомбежку. Помню: сзади рвется, я упал… Пришел домой - вся спина в крови. Рубашку снимаю - у меня там осколки, я не заметил даже. Вот сколько лет так и есть у меня этот осколок.
Мать может быть что-то вытаскивала. Мы в то время и о больнице не думали. Дома быстрее мать все вылечит. Народной медициной она всегда нас и лечила. Помню, утюги нагревала, камни какие-то прикладывала. У нас была печка, большой котел, воду грели горячую. Помню, что она с горячей водой растворяла травы, коренья, листья. Помню, ходили собирали даже кору с деревьев, она собирала и сушила. У нас на полках много было разных банок. А что такое больница мы и не знали даже.
…Немцы вместо бомб бросали пустые бочки с дырками. Когда такая бочка пустая летит, железная бочка в которой держат бензин, то [сильно] визжит. Они делали такие дырки, чтобы бочки летели с присвистом. Это так сильно психологически действует на организм… [Сбрасывали] пустые бочки или может быть чего-то наливали и поджигали. Особенно в тех местах, где стояла зенитная батарея, к 23-ей школе всегда бросали бочки.
Мы делали себе деревянные автоматы. Стою как-то раз у дома самолеты летят, я заполз на крышу дома. Мама кричит: «Борька, давай с крыши слезай!» Я вижу: самолет, немец летит прямо на меня, я глаза его видел. Низко летел, может метров 50, в очках он был. Пулеметную очередь пустил слева и справа от меня, а я в середине. Он, наверное, специально пацана пугал. Глаза я его так прямо как сфотографировал. Лицо его видел. Очки очень хорошо запомнил.

Комментарий редакции: Первый абзац текста взят из книги «Детство, опаленное войной 1941-1945», для этой книги Борис Дмитриевич делился воспоминаниями. Остальной текст – интервью, взятое студентами Лаборатории истории и социологии Второй мировой войны в Арктике.