Содержание:
Введение
Структура управления лагерями
Положение советских военнопленных в лагерях
Помощь местного населения
Побеги советских военнопленных в Швецию
Накануне возвращения

Введение

Вторая мировая война вошла в историю как тотальный конфликт, приведший к огромным материальным, культурным и людским потерям. Одной из многочисленных категорий жертв войны были военнопленные. Только во власти Германии в 1941-1945 годах находилось более 5,7 млн. советских военнопленных, из которых погибло 3,3 млн. человек. Война разгорелась на континентах и океанах, и чем ожесточеннее и масштабнее шли бои, тем больше становилось военнопленных, тем быстрее пополнялись нацистские лагеря. Чьи-то жизни обрывались на «фабриках смерти», а кто-то пережив все, возвращался на родину. Так же по-разному складывались судьбы и тех пленных, которые находились в плену на территории Норвегии.
Обычно пленные доставлялись на территорию Румынии, затем в Германию, и только самых крепких и физически здоровых грузовыми судами транспортировали на территорию оккупированной Норвегии.
Вопрос о количестве советских военнопленных в Норвегии в годы Второй мировой войны остается открытым. По данным Советско-норвежской комиссии по обследованию условий жизни и труда советских граждан в немецком плену в Норвегии «находилось около 100 000 советских граждан, большей частью военнопленных». Не отрицается существование и других версий по этому поводу, но так как они не подкрепляются ни какими точными сведениями, я не считаю нужным включать их в свою работу. Большинство советских военнопленных были заняты на строительстве Северной железной дороги. Эта железнодорожная ветвь имела длинную историю. Она должна была проходить через всю страну. 10 апреля 1873 года в одном из печатных изданий появилась статья «О строительстве железной дороги между Норвегией и Санкт-Петербургом через Гапаранду [1].
Летом 1940 года строительство полотна было доведено до города Мо. Здесь особо активное участие приняли немцы. Позже, американский военный историк в своей книге «Немецкий северный театр войны» упоминает Гитлера, говорящего о железной дороге между Трондхеймом и Нарвиком, подчеркивая, что он хотел бы обеспечить через нее снабжение Северного фронта железой рудой из Хируны. Связь с Киркинесом также должна была осуществляться через железную дорогу. Генерал Фалькенхорст, немецкий главнокомандующий в Норвегии, протестовал. По его мнению, строительство должно было произвестись в течение 4-6 лет и затратить силы 145 тысяч человек. В итоге, соглашение было достигнуто, работы должны были вестись как можно быстрее.
Первые заключенные прибыли в начале осени 1942 года. К 1944 году были построены лагеря для военнопленных на всем протяжении до Фауске [2].
Во время строительства очень часто возникали изменения. Например, один норвежский инженер выступил против постройки железнодорожной ветки на определенной территории, а она была перенесена на 1,5 километров вглубь [3].
При работе с первоисточником, а именно, с норвежским изданием под названием «krigens dagsbok» (Ежедневник войны), были найдены сведения, датируемые 11-20 ноября 1941 года и говорящие о прибытии первых русских военнопленных в Норвегию и расселении их в специальные рабочие лагеря.
Современный норвежский исследователь Мишель Стокке пишет в своей статье, что первые лагеря советских военнопленных в Норвегии появились в августе 1941 года [4]. Сложность подсчета каких-либо статистических данных связана с тем, что учет велся по территориальным единицам – коммунам. Например, В коммунах Согн-ог-Фьюран и Хордалан в период с 1942 по 1945 годы находилось 5000 советских военнопленных, заключенных в 31 лагерь. В основном, пленные были заняты на строительстве береговых укреплений.

Структура управления лагерями

Структуру управления немецкими лагерями на территории Норвегии можно разделить на центральную и местную. Центральная структура находилась под управлением генерала Вильгельма Кейтля, который находился в Германии. 7 апреля 1941г. он передал инструкции командующему Норвегии, в которых регулировались и определялись задачи плана «Барбаросса».
Высшее командование союзными силами в Германии определило количество военнопленных, которые должны быть отправлены в Норвегию, и несло ответственность за их транспортировку. Командующий Норвегии нес ответственность за военнопленных только по прибытию их в страну, и получал приказы непосредственно от Высшего Командования союзными силами и Высшего Командования немецкой армии. Начальники лагерей получали инструкции от командующего Норвегии по распределению их по батальонам и по объектам работ. Генералитет немецкой армии отвечал за продовольственное снабжение и расселение военнопленных.
Большое количество советских военнопленных было отправлено в Норвегию осенью 1942 г., что резко увеличило число военнопленных в стране вообще. В результате этого управление становилось крайне сложным и высшее командование было вынуждено учредить должность местного (регионального) командующего.
В их обязанности входило: следить за порядком в лагерях и работоспособностью военнопленных, за соблюдением санитарных норм в лагерях и решение вопросов размещения и продовольственного снабжения военнопленных.
Их главными задачами являлось:
- улучшение результатов работ военнопленных на объектах.
- предотвращение возможного бегства военнопленных.
- регулирование числа охранников в карауле.
По прибытию в Норвегию военнопленные распределялись в один из главных лагерей, так называемых шталагов (stalag):
шталаг № 303 в Лиллехамере
шталаг № 380 в Уппдале
шталаг № 322 в Киркенесе
шталаг № 330 в Нарвике В 1944 г. Шталаг № 322 был соединен со шталагом №330.
В ведении главных лагерей Норвегии – шталагов находились более малочисленные суб-лагеря (sub-camp):
шталаг № 303 в Лиллехамере - 87 суб-лагерей, находились в южной части Норвегии.
шталаг № 380 в Уппдале – 76 суб-лагерей, располагались в центральной части.
шталаг № 322 в Киркенесе и шталаг № 330 в Нарвике вместе насчитывали 121 суб-лагерь [5].
В шалагах происходило распределение прибывших в Норвегию военнопленных, откуда они направлялись в суб-лагеря. Однако, транспортные списки командующего Норвегии показывают, что большое количество советских военнопленных распределялись по рабочим батальонам еще до прибытия в Норвегию, и затем направлялись в суб-лагеря.
По подсчетам И. Пшеничникова всего на территории Норвегии находилось «более чем 200 лагерей» [6]. В основном они располагались в северной части страны, в так называемом Нордланде.

Положение советских военнопленных в лагерях

В первых пяти лагерях, построенных на территории Норвегии, были самые тяжелые условия заключения. В середине лета 1942 г туда были доставлены примерно 2500 югославских военнопленных. Через год в живых осталось 750 человек. В других лагерях условия были немного лучше. Например, в лагере Стоке в течение трех лет не умер ни один военнопленный. Отношение к ним так же зависело от их национальности: к польским и русским заключенным относились сравнительно лучше, чем к югославским и сербским. На территории между Коргеном и Нарвиком находилось 50 лагерей с 30 000 военнопленными. Подавляющее большинство из них были русские, а также там находились поляки и югославы. По началу, никто из местных жителей даже не подозревал о существовании лагерей. Пленные не получали ни писем, ни посылок. Суровый климат, высокие горы и большие расстояния делали их положение безнадежным. Все это превращало их жизнь в кошмар.
По масштабам и по численности пленных лагеря были разные: от 1000 до сравнительно маленьких, где насчитывалось около 150 человек.
Кто как не люди, вынесшие все тяготы и невзгоды лагерной жизни, могут рассказать о ней с максимальной точностью и правдивостью. Поэтому, в своей работе я особое место уделяю воспоминаниям бывших военнопленных, собранные за несколько лет работы над этой темой.
Вот что пишут о своей жизни за колючей решеткой нацистских лагерей.
Бывший военнопленный Любов В.В.: «лагерь был не большим, где-то на 150 человек. Вокруг решетки и колючая проволока. Там было два одноэтажных здания, где жила охрана; а бараки были для пленных; так же отдельное помещение выделено под лазарет, врач был из наших, тоже пленный. Потолки в бараках были очень низкие, а так как пола не было, то пленные выкапывали землю по глубже. Всего на территории лагеря насчитывалось три или четыре барака. Два барака были для мастеров (сапожников). Я также был сапожником, хотя это дело я освоил непосредственно в лагере. Мы ремонтировали обувь (деревянные башмаки) для военнопленных и обувь для солдат… По поводу дисциплины надо сказать то, что она не была уж столь жестокой, но давали понять, что будет с нами за какие-либо нарушения, предъявив в качестве наглядности застреленного беглеца. Его положили у всех на виду за оградой»[7].

Нижеследующее повествование имеет иной характер и демонстрирует другие отношения, рисует новую картину жизни советского военнопленного:
Бывший военнопленный Васыль Рудык (номер заключенного 367 167): «Приблизительно 12 мая 1943 года нас из города Штеттин пароходом отправили в Осло, оттуда – в Берген… В Бергене нас снова загрузили пароход и отправили через фиорд Зогн в город Ордалстанген, где в то время строилась алюминиевая фабрика. Начали распределять людей на работы: на бетонные работы в фирму «Циклон», транспортные фирмы и т. д. После этого нас осталось около 69 человек. Нас возили в Эвроардал на лесоповал. Однако там долго работать не пришлось. Как-то после обеда нас всех выстроили для осмотра. Оказалось, что им нужно 12 самых крепких и сильных человек, но было неизвестно для чего. Никто не вызывался, все боялись. Тогда немец подошел и сам указал пальцем: «Du, du, du», в том числе и меня. Мы думали, что это конец. Однако оказалось все иначе. Нас взяли на работу в немецкую фирму «Geiger», которая прокладывала через город водопровод из основных 600-мм труб.
Водопровод тянулся до Эвроардала через пролив, который разделял две пристани в противоположных концах города. Мы, 12 человек, прокладывали трубы, остальные рыли глубокие каналы. Немец, который нас отбирал, и который был сейчас нашим начальником, оказался прекрасным человеком,
Его звали Шаки. Он заботился о нас, говорил: «Мне ваша работа не нужна»,
поэтому мы не слишком перетруждались. Зато в столовой он всегда требовал для нас двойную порцию. Он интересовался нашей жизнью, часто приходил к нам в гости. Мы любили его, приглашали на праздники, фотографировались вместе с ним, хотя он говорил, что если эти снимки попадут в гестапо, то ему не сдобровать. Для этой фирмы я проработал с мая 1943 по май 1945 года.
В конце войны город был разгромлен. Люди работали на разных работах, а я вместе со своим другом Григорием Даниловичем Третьяком (теперь профессор медицины в Полтаве) - подсобными рабочими в мастерской на пристани» [8].

Рассказывает Александр Киселев (дата рождения 21 февраля 1924, деревня Платнировская, Кореновский район, Краснодарская область):
«В возрасте 19 лет я был призван 8 февраля 1943 года, Темрюк, Азовское море. Я не имел никакой специальной подготовки.
Будучи раненым, я был взят в плен в Кубанском районе 27 февраля и выслан в Крым, Симферополь, затем в Констанцу (Румыния). Из Румынии через Естеррике и Унгарн в Штуттгард. Там было очень много лагерей, где содержались пленные разных национальностей, но в лагерях для русских военнопленных условия были самыми тяжелыми. Однажды к нам в лагерь пришла группа нацистов и отобрали 500 человек, которые были вывезены на грузовых машинах в Штеттин. Оттуда грузовыми баржами прямо в Берген, куда мы прибыли в октябре 1943 года. Сначала нас расселили в маленьком лагере, где было всего несколько бараков, затем перевели в большой – Нугордсмурен.
В лагере я жил у выхода, где находилась охрана. Я спал на верхнем ярусе кровати, наверху спали все молодые, пожилые спали внизу. Койки были покрыты не соломой, а сухими водорослями. Начальник лагеря имел в каждом бараке своего осведомителя, которые немного могли говорить по-немецки. Мы ели из плошек по очереди, потому что ложек было мало, их не хватало. Ели 3 раза. С утра пили холодный чай. Днем суп из гнилых овощей и брюквы, и заключенные, и немцы называли этот суп «колючей проволокой». Немного хлеба и чай на ужин, 200 граммов маргарина делили на 20 человек. В некоторых бараках было немного медикаментов. В основном, все они были отправлены в госпитали.
Мы очень часто приходили с работы сырыми, а в каждом бараке была всего одна печка, и обсохнуть все не успевали, поэтому шли на следующий день в мокрой одежде. Раз в неделю мылись, а свою грязную одежду бросали в прогретую комнату, чтобы она могла высохнуть. В отхожее место ночью выходить было нельзя, нужно было дождаться следующего дня. В бараке, где я жил, не было балалайки, но мы часто пели, даже устраивали концерты по вечерам.
Ходили на работы пятью шеренгами, часто подбирали пакеты с едой, которые оставляли местные жители по обочинам дорог. Я работал в бункере, где находились подводные лодки. Работал вместе с норвежцами, они делились с нами своей едой и рассказывали новости с фронта. Я выполнял разную работу: таскал мешки, разгружал вагоны. Многие, чтобы не работать наносили себе увечья, ранились» [9].

Однажды два немецких солдата сопровождали двух пленных на работы в Саксенвик. Охранники отвлеклись на несколько минут, чем воспользовались пленные и забежали в стоящий рядом дом, где пытались найти что-нибудь поесть. Реакция охранников была мгновенной. Один из пленных пал на колени и просил прощения. Но охранник застрелил его на глазах местных жителей. Один из них пытался предотвратить трагедию, но был остановлен вторым охранником. Случаи такой жестокости были скорее правилом, чем исключением.
«Рано утром они получали пайку хлеба, 12-13 часов спустя их кормили жидким супом из капусты, рыбных костей и картофельных очистков. Так питаясь, пленные выполняли тяжелую физическую работу, - Мария Эстрем вспоминает в своем дневнике, - одна знакомая девушка из Оса, которая работает на немецкой кухне в лагере, рассказывала мне, что однажды она решила помыть грязные картофельные очистки… Неожиданно вошел повар… Выхватил у нее ведро с грязными очистками и вывалил все в котел»[10].
Одну буханку хлеба выдавали на четверых. Первое время им давали каждый день по две сигареты. Однажды зимой военнопленным лагеря Сундби было позволено убить и съесть лошадь, что никогда не разрешалось ранее.
Говоря об условиях жизни военнопленных, можно привести воспоминания Марии Эстрем: «жизнь в лагере начинается рано. В 5 часов утра немцы выгоняют пленных из бараков. На леденящем ветру происходит проверка. Затем всех разбивают на партии, и гонят на работу … Одежда представляет собой ужасные лохмотья, ноги обернуты бумагой или мешковиной. Рассказывают, что гитлеровцы отобрали у них ватную одежду и взамен выдали свои обноски…» [11]
Санитарные условия в лагерях не соответствовали нормам. По открытым водостокам нечистоты из домов и туалетов сливались в источники питьевой воды. Загрязненной холодной водой пленные были вынуждены стирать одежду и мыть посуду. В некоторых лагерях командиры организовывали массовые купания в реках и озерах. Но в основном заключенные мылись в кадках и лоханях.
В первый год пребывания в лагерях здоровье военнопленных становилось гораздо хуже. Примерно половина пленных сильно страдала от голода и
болезней. Одним из самых распространенных заболеваний был туберкулез. После посещения лагерей в июне 1944 г., Международным Красным Крестом, положение военнопленных стало гораздо лучше. Дневной рацион был увеличен и отменены телесные наказания. Медицинское обслуживание было улучшено.

Три года назад я получила письмо из Москвы от участника Великой Отечественной войны Трапицина Игоря Яковлевича, в котором он рассказал мне свою историю: родился Игорь Яковлевич в 1918 году, 14 января в селе Ново-Троицкое, Кировская область [12]. Учился в средней школе им. Кашкадамовой в Ульяновске. По окончании поступил в ФЗУ при электро- депо Ярославской железной дороге, работал слесарем-электриком по ремонту и эксплуатации электро-подвижного состава в депо Ярославской железной дороги, затем монтажником и бригадиром на линиях электропередач.
Был призван в армию в 1940 году. Служил в западной Белоруссии в пригородном районе г. Семятичи помощником комвзвода. 22 июня 1941 года с группой солдат дежурил на объекте в 200 метрах от границы. В четыре часа начался массированный обстрел вдоль границ, вскоре вступили в рукопашный бой. Потом началось отступление. Принял командование взводом. Происходили непрерывные столкновения, из 44 человек осталось 4.
Он был ранен, контужен. В ночь на 1 августа во время сна был пленен в районе г. Пружаны. Содержался в лагере Бяло Подласка (Польша). 28 апреля бежал, но 6 мая был пойман и помещен в карцер лагеря Седлецы. Был отправлен в Германию в лагеря: «Вестфален Хоф» №315. Оттуда пароход «Гинденбург» с 1000 пленных на борту отправили в Финляндию. 17 ноября 1942 года наш пароход был торпедирован советской подводной лодкой «Л 3». Оставшихся в живых 984 человека сняло финское спасательное судно «Ассистане». 16 человек погибли, раздавленные нарами, и пристреленные при попытке вырваться из трюма. Спасенные пленные были доставлены в город Турку, где финский Красный Крест оказал им необходимую помощь. Пароход «Гинденбург», после снятия всех с борта, затонул. Игорь Яковлевич был распределен в один из немецких лагерей на территории Финляндии – лагерь Пеннтиля, около города Куусамо, где он работал на строительстве железной дороги. Как говорили местные жители, эта дорога строилась на костях русских пленных. Из 984 человек 747 лежит на русском кладбище в Куусамо.
В 1944 году Финляндия вышла из войны и немцы начали эвакуацию пленных. Во время похода на север около гор. Муонио Трапицин со своим другом Александром Филатовым бежал ночью 21 сентября 1944 года. Но 1 октября вновь были взяты в плен.
Ночью 5 ноября их погрузили на пароход. Следующий транспорт «Ригель», вспоминает Игорь Яковлевич, на котором находились 2248 пленных, был потоплен английской авиацией 22 ноября 1944 года в районе г. Саннешеен.
В живых осталось 150 человек. Он был невольным свидетелем трагедии, находясь в нескольких километрах в лагере на острове Ульвинген, около города Бреннейзунда.
В лагере на острове Ульвингем Трапицин, как и остальные пленные, работал в каменоломне. Камень и щебенка использовались для сооружения укреплений. До них в этом лагере содержались польские военнопленные, затем югославские. По словам очевидцев, с югославами обращались очень жестоко. С ними же (русскими – М.П.) обращение было более-менее терпимым, но если бы не помощь местных жителей, оставлявших продукты питания, многие бы не выжили. Особенно тяжелые условия были в тех лагерях, которые располагались далеко от морского побережья.
Игорю Яковлевичу удалось установить контакт с участниками норвежского Сопротивления «Хаймат Фронт». После капитуляции немцев вошел в группу по освобождению лагерей военнопленных в округе Нурланн, которую возглавил Л. Крейберг. Последний лагерь освободили 18 мая 1945 года, здесь советские пленные находились в наибольшем истощении. Для оказания медицинской помощи были организованы госпитали, пункты питания и выдачи одежды.
После того, как люди окрепли, в июне 1945 года началась эвакуация и возвращение на родину, в основном, через Швецию и Мурманск. Все проходили так называемую проверку и многие попадали уже в советские лагеря. Вообще, пишет Трапицин, все возвратившиеся делились на три категории:
- Те, кого отпускали домой.
- Те, кто проходили дополнительную проверку в открытых лагерях.
- Те, кого помещали в лагеря заключенных в Сибири и на Дальнем востоке.
Сам Игорь Яковлевич попал во вторую категорию. Люди, знавшие его в плену в Финляндии, сообщили проверяющим, что немцы после побега Трапицина сказали, что он расстрелян. Возник вопрос: почему он жив? Выяснение этого продолжалось до 1954 года, а Игоря Яковлевича отпустили.
После возвращения в СССР Трапицин ни раз выезжал в Норвегию для встречи с теми, кто помог ему выжить в 1944 году, участвовал в издании книг и записи видеофильмов «Военная тайна», «Моя война» и т.д.
В московской школе № 229 имеется музей «Боевой славы». Там хранятся некоторые его экспонаты, в том числе и гитара, подаренная ему норвежским пастором, когда Игорь Яковлевич находился в лагере. Учащиеся этой школы ездили с ним на празднование 55-летия Победы в Норвегию.
Людей, хранящих память о событиях тех лет, становится меньше с каждым годом. Почти у каждого человека в семье есть тот, кто становился
участником событий Великой Отечественной войны, человек, который может передать свои воспоминания новым поколениям, увековечить их на бумаге, видео или аудио пленке, тем самым оставив свой маленький, но очень значимый след в истории каждой семьи и всего государства.

Помощь местного населения

Первые партии советских военнопленных были доставлены в Норвегию в конце 1941 г. Гитлеровские власти сразу же предприняли строгие меры к тому, чтобы не допустить контактов местного населения с советскими военнопленными. Чтобы напугать местное население и предотвратить общение с советскими военнопленными, гитлеровское командование установило строгие меры наказания. «В Осе, - писала М.Эстрем, - кругом расклеены плакаты. Один из них висит на столбе у нашего дома. Самое строгое наказание, вплоть до смертной казни, за малейшую помощь пленным или какое-либо проявление сочувствия и симпатии». 28 сентября 1941г. Наместник Гитлера в Норвегии Тербовен отдал специальный приказ по данному вопросу.

***
Всякая прямая или косвенная связь с военнопленными запрещается.
Исключением является обращение с военнопленными тех, кто исполняет служебные или другие, вмененные им обязанности или вынужден к этому обстоятельствами работы. В этих случаях общение с военнопленными должно быть в рамках абсолютной необходимости.
***

Нарушение параграфа первого наказывается тюремным заключением, а в серьезных случаях – каторгой. При непреднамеренном нарушении – арест или штраф [13].

Многие норвежцы помогали пленным, часто рискуя собственной жизнью. Во время войны продовольственные запасы местного населения были весьма скудны. Но, несмотря на это, те, кто жил не далеко от лагерей или недалеко от дорог между лагерями всегда передавали пищу пленным так часто, как могли.
Когда на дежурстве были «добрые охранники», то продукты можно было передать открыто, но чаще всего приходилось это делать скрытно. Хлеб, картофель, и рыба прятались в подходящем месте, обычно вдоль дороги. Силой воображения и сигналов, местные жители передавали сообщения «еда спрятана». Заключенным с грузового судна «RAPP» разрешалось жарить треску и сельдь. На полях, на пути пленных на работы в Лиллеалменнигене заключенные находили соленую селедку, которая была закопана в землю местными фермерами.
Тысячи советских пленных знают имя «русской мамы» - норвежки Марии Эстрем. Она, рискуя жизнью, помогала советским пленным, попавшим в фашистскую неволю. По прошествии нескольких десятков лет был издан дневник – воспоминания норвежки о жизни советских военнопленных в Норвегии в годы Второй мировой войны [14]. Вот некоторые отрывки из ее дневника, рассказывающие о помощи пленникам:

Среда, 4 ноября.
«Пленные уже около недели находятся в Хаугснесе. Подъем в пять утра, во всяком случае так было в первый день. Мало кто успел поспать, есть больные. Один из пленных не мог даже подняться на ноги…
Фамилия немецкого коменданта Реддингер. Но местные называют его «Тигром»…Он не может спокойно разговаривать, всегда кричит, но хуже всего его коварство. Кажется, что он вот-вот бросится на тебя сзади. В девять утра он совершает обход в лагере; говорят, что он часто приходит пьяный…
Вчера пленным давали тухлую рыбу. Еду им носят к месту работы в ржавых бидонах, которые напоминают ведра для нечистот. Повсюду развешаны объявления. Запрещено общаться с военнопленными, и тому, кто будет содействовать побегу, давая пленным еду и одежду, грозит смертная казнь».

Понедельник, 16 ноября.
«Я несколько раз приветствовала военнопленных. Но они боятся, как бы охранники не увидели, что кто-то им кивнул, не хотят, чтобы мы, норвежцы, страдали из-за них. Однажды я собрала немного еды, сделала маленькие свертки и разложила их вдоль дороги, по которой должны были провести русских. Стоя в укрытии, я видела, как они один за другим нагибаются, подбирая их. На следующий день я положила на дороге, с краю, сверток побольше. Появился охранник с пятью пленными. Я уже отошла на порядочное расстояние, когда немец меня окликнул, я прикинулась, будто не слышу.
Каждый день я чувствую себя обязанной хоть что-то сделать для несчастных
узников. Многие другие участвуют в помощи. Но военнопленных много, они постоянно голодают. Хуже всего приходится больным, которые не могут выйти из лагеря. «Тигр» следит за тем, чтобы им ничего не передавали».

1943, декабрь.

«В один из рождественских дней я, отворив дверь нашего дома, вижу молодого узника. Я поспешно приношу ему поесть. Он горячо благодарит, говорит, что его зовут Леонидом.
Я иду к окошкам в гостиной и на кухне - проверить, нет ли на дороге немцев. Нет. Впускаю промерзшего Леонида на кухню. Здесь тепло, я подбрасываю еще дров в печку. Якоб готовит уроки. Узник по-прежнему молчит. Его бьет дрожь, он стучит зубами.
Мы догадываемся, что Леонид бежал из лагеря и, наверное, всю ночь провел под открытым небом. Понемногу он согревается. Приходит в себя. Леонид знает несколько слов по-немецки, Якоб тоже. И мы узнаем, что произошло.
Вчера вечером Леонид не пошел по окончании работ обратно в лагерь с остальными. Он убежал и спрятался на сеновале. Но там допустил неосторожность – закурил, и хозяева переполошились: откуда-то идет дым, а огня не видно, уж не пожар ли! И Леонид решил уйти, он всю ночь бродил по лесу».

Позднее, удалось установить, что этим пленным был Леонид Днепровский [15]. Он не забыл своих спасителей, их доброту и гостеприимство, и 26 сентября 1943 года написал Марии небольшое письмо:
«Сложно найти слова, которыми я могу выразить Вам и Вашей семье свою благодарность за то, что вы спасли мне жизнь. Как я могу отплатить Вам за это?»
И он не единственный, кто желал поблагодарить Марию Эстрем за ее подвиг. Уроженец Тульской области Сергей Михайлович Курбатов писал о ней: «Все время, пока мы находились в лагере, мы ощущали ее поддержку и помощь. Очень хочу поблагодарить Марию и ее мужа Йона за то, что они пережили трудности, которые испытывали из-за нас в течение 20 месяцев».
Выходец из Воронежской области Василий Сергеевич Бородин говорит: «Я очень хочу сказать спасибо Марии за ее доброту, за то, что она носила нам еду, сообщала новости из России. Я находился в фашистском плену 4 года, подвергаясь унижениям и наказаниям – немцы не считали русских за людей: только с ее поддержкой я смог это пережить».
Пленники вспоминали: «Жизнь Марии Эстрем – образец норвежской женщины – патриотки. Все русские заключенные, которые находились в лагерях Бергена и его окрестностях, называли ее «мамой», и, наверное, не случайно: она спасла сотни жизней».
Джулию Юхонсен, которая жила по соседству с лагерем Ботн, военнопленные прозвали «ангелом милосердия». Она старалась помогать заключенным так часто, как она могла. После войны президент Тито наградил ее за героические поступки во время войны.

Дмитрий Иванович Черкасов, будучи тяжело раненым под Севастополем, попал к гитлеровцам в плен [16]. В 1944 году его вывезли из Германии в Норвегию, сначала на остров Аукра, потом на материк, в местечко Хен, у города Ондальснес. 24 декабря Дмитрий и трое его друзей решили совершить побег. Когда стемнело, Черкасов сделал проход в проволочном заграждении, перебрался через речку и стал ждать в кустах. Прошел час, но никто не появлялся. Только лишь много дней спустя Черкасов узнал, что выбраться из лагеря его товарищам помешал часовой. Черкасов решил уходить один. Был он в деревянных колодках и легком пиджаке. Чем дальше в горы, тем холоднее. Черкасов понял, чтобы не погибнуть, нужно спуститься вниз и искать помощь у норвежцев.
Он с трудом доковылял до какого-то хутора, заглянул в окно. В доме было трое человек. На стук вышла женщина и пригласила русского войти. Согревшись и подкрепившись, Черкасов попросил какую-нибудь одежду. Дочь хозяйки пообещала достать компас, а сын проводил его в лес, где спрятал в сарае с сеном. Остаток ночи и весь следующий день Черкасов провел в этом сарае. Юноша вернулся лишь на третьи сутки, в полночь у сарая появились еще три норвежца. Среди них был учитель, руководитель местной организации Сопротивления. Учитель уже знал о побеге из лагеря четырех русских. «Вскоре, - вспоминает Черкасов, - передав мне продукты норвежцы ушли. Я понял, что нахожусь у друзей».
Больше недели в лесу, где скрывался беглец, бушевала пурга. Черкасов не знал, что ночами норвежские друзья строили теплый и удобный шалаш. На восьмые сутки, когда еще не утихла метель, беглеца перевели в этот шалаш. В нем был запас продуктов, тридцать свечей, десять спичек и русско-норвежский словарь, Вход и выход тщательно замаскировали. Прощаясь, норвежцы рассказали Черкасову о судьбе его товарищей.
Майора Илью Макаренко гитлеровцы схватили на следующее после побега утро. Избитого, чуть живого привезли его в лагерь и перед строем пленных стали пытать, допрашивая, где скрываются остальные беглецы. Вечером Макаренко умер. Его тело завернули в бумажный мешок и выкинули в яму. И лишь немногие знали, что Макаренко – его ненастоящая фамилия, и что на фронте в штабе дивизии ленинградского ополчения он был начальником связи. Те, кто хоронили его, рассказывали, что фашисты перебили ему руки и ноги, на теле у него было четырнадцать штыковых ран.
Два других беглеца – Борис Шестаков, учитель из Смоленской области, и Михаил Маслов – блуждали в горах двое суток и попались в руки эсэсовцам.
Оба были расстреляны. Спустя почти месяц, проведенный Черкасовым в его жилище, он услышал шум. Через некоторое время вошли трое норвежцев. Они принесли Черкасову одежду, помогли подстричься и побриться. Вместе они спустились с гор. Три ночи добирались до местечка Валлдал. Там один из норвежцев познакомил Черкасова со своей семьей и сказал, что в доме его ждет сюрприз. Когда Черкасов вошел, он увидел пятерых русских пленных. С двумя из них он был знаком раньше – встречал их в лагерях.
Штаб Сопротивления, находившейся в Сюльте, вооружил их автоматами. Они знали, что в Норвегии действует отряд бежавших из лагерей советских военнопленных. Но перейти к активным действиям им не удалось, так как три норвежских офицера, переброшенных из Англии, заявили, что для перехода к активным действиям необходимо ждать приказа из Лондона. Тогда советские воины попросили сообщить о них на родину. Эта просьба была передана в Англию, и через некоторое время пришел ответ: «За русскими придет военный катер». Но выйти в море навстречу катеру не удалось из-за строгого немецкого контроля над заливом.
В апреле Черкасов вдруг заболел. Потребовалась срочная операция. Рискуя жизнью, норвежцы доставили его в город Сюльте, который был оккупирован фашистами, где Черкасову была сделана операция. В СССР он вернулся после окончания войны.
Письмо, написанное 14 мая 1945 года и подписанное 492 пленными лагеря, выражает чувство благодарности местному населению. После краткого описания всего пережитого. Следует: «В это тяжелое время норвежское население очень помогало нам, и мы хотим выразить сердечную признательность норвежскому народу. Несмотря на все запреты немцев, они приносили последнее». После упоминания о «…Русском народе и его вожде Сталине» продолжается чествование норвежцев: «В эти светлые исторические дни, со слезами радости на глазах, мы, русские пленные. Говорим большое спасибо всему норвежскому народу. Пусть он будет свободным и единым в своем государстве. И пусть процветает вечная дружба между русским и норвежским народами» [17].
И таких примеров можно привести множество. Очевидно, что норвежцы сочувствовали пленным, помогали им кто чем мог, зачастую рискуя жизнью. На мой взгляд, их объединяла огромная ненависть к фашистам, и желание выдворить захватчиков с родной земли.

Побеги советских военнопленных в Швецию

Многие немецкие солдаты и офицеры относились к военнопленным с особой жестокостью. Ощущался острый недостаток в продовольствии, одежда не спасала от дождей и холодных зимних ветров. Антисанитарные условия и отсутствие медицинской помощи делали быт военнопленных невыносимым.
Неудивительно, что многие военнопленные пытались бежать. Дорога к свободе лежала через колючую проволоку, автоматные очереди, высокие горы Норвегии. Подручные средства, которые удавалось добыть военнопленным, и нехватка продовольствия значительно усложняли побег из плена. Не без помощи местного населения многим военнопленным удавалось бежать на территорию Швеции.
По сведениям Мишеля Стокке за период с 1941 по 1945 годы на территорию Швеции бежало около 2000 советских военнопленных.
В августе 1942 г. зарегистрирована первая попытка бегства в Швецию. Состоялся заговор, целью которого был побег, и оглашение всему миру фактов бесчеловечного отношения к военнопленным в лагерях. Эта попытка не увенчалась успехом, заговорщики были расстреляны. Самым близким лагерем к границе Швеции был лагерь Ботн. Расстояние составляло 40 километров заснеженных гор. Без карты, оснащения и еды было практически невозможно достичь границы. Несмотря на это, попытки предпринимались: некоторые были удачные, а некоторые нет.
В течение трех лет из лагерей в Салтдале успешную попытку к бегству совершило примерно 30 человек. Местное население помогало пленным бежать, снабжая их продовольствием, необходимым снаряжением, и предоставляя им убежище. Так же они часто сопровождали беглецов до границы.
В Швеции беглые пленные так же нуждались в помощи. Берт Виннберг который жил в то время в Меркенесе, рассказывает: «в канун рождества 1944 г., мы получили сообщение о том, что русские пленные находятся у шведской границы с отмороженными ногами. По глубокому снегу мы проделали путь до Лаисстугна. Пленные оказались живы, и были рады нас видеть. Снежная буря заставила нас отложить свое возвращение назад, мы остались без еды. Когда мы, наконец, смогли начать наше путешествие назад, у нас оставалось только два кусочка сахара и десять часов пути. Несмотря на все трудности, мы добрались до дома».
Норвежский докер Суфус Неверлюнд в мае 1945 г. Наткнулся на странный железнодорожный вагон, внутри «товарняка» были люди [18]. По разговору он понял, что это русские. Через Осло оккупанты перевозили на север Норвегии, в лагеря больных и не пригодных к работе военнопленных, и там их расстреливали. Выждав, когда охранники вагона отлучились, Суфус открыл засовы, и увел шестнадцать изможденных людей в безопасное место в порту. Под вечер, с помощью друзей, пленников переправили в больницу. Увы, двоих спасти не удалось. «Фамилии они не называли, адресов своих не оставили, а мой взяли. Обещали писать, но писем не получил. Их отправили на родину месяца через два. Помнится, один из них сказал: «будь, что будет! Ведь я - не предатель». Перед отъездом они очень волновались: и радовались, и грустили».
Геройский поступок Суфуса Неверлюнда не остался незамеченным в его стране. В 1978 г. В журнале «Хьемметт» появилась заметка о его подвиге.

Накануне возвращения

В час дня 15 марта 1945 года норвежское правительство телеграфировало в Лондон: «Губернатор каждой норвежской провинции назначил специальную комиссию, которая занимается подготовкой документации, касающейся «Displaced persons» и беглецов в Норвегии» [19].
4 мая 1945 года губернаторы провинций подчеркнули, что «готовы оказывать военным властям помощь, заботясь о бывших военнопленных». Один из губернаторов заявил «Мы обязаны обеспечивать всем необходимым военнопленных в Нордланде и в южных районах, пока военные власти не решат их проблему».
Таким образом, очевидно, что норвежские власти были готовы оказать помощь пленным по их репатриации на родину и обеспечению продовольствием на время пребывания тех в лагерях Норвегии. Но, и в этом они столкнулись с рядом трудностей. Попытка получить разрешение у немецких представителей снабжать лагеря была неудачной. Пленные находились под полным контролем немцев. Однако, большие партии товара (134 ящика замороженной рыбы по 45 килограммов, 10 бочек рыбьего жира, 500 килограммов сала и 5 гектолитров соли) были посланы доверенным лицам в Салтдал для доставки в лагеря. То же самое было отправлено в Фолу. К маю немцы стали доброжелательнее и разрешили посещать норвежским представителям лагеря и снабжать военнопленных продовольствием.
Немецкой стороной было заявлено о 20 000 пленных, содержащихся в лагерях. На самом же деле эта цифра была почти в два раза больше: 35-40 тысяч человек. Этот факт демонстрирует слабую осведомленность и трудность коммуникаций, которые были характерны для Норвегии военного времени. Позднее, к лету 1945 года возникла острая необходимость обеспечения контроля над всей территорией. Регион был обширен, большое число лагерей, плохие дороги, особенно в период весеннего таяния. Трудности подобного плана приходилось преодолевать лишь путем крайней настойчивости. В Нордланд норвежскими властями было выслано несколько экспертов для получения информации о точном числе лагерей, их расположении, количестве пленных, условиях их содержания, санитарно-гигиенических условиях, питании, одежде и пр.

В мае 1945 года для репатриации пленных с территории Норвегии была необходима помощи со стороны. 9 мая было послано обращение к внутреннему фронту в Осло и к шведскому Красному Кресту в Стокгольме [20].
Через четыре дня полковник Бернт Балчен и доцент Гарри Седерман прибыли в Буде. Телеграмма Седермана в министерство иностранных дел в Стокгольм обрисовала следующую картину: «Сегодня побывали в трех лагерях. Хватит. Невыносимое положение. Сотни пленных умирают от голода. Два дня назад комитет союзных сил постановил, что все русские пленные должны получать паек». Позднее он шлет следующую телеграмму: «Как можно скорее высылайте лекарства, витамины и бригаду санитаров. Невыносимое положение русских. Гарри Седерман»[21].
Эти телеграммы вскрывают истинное положение дел, которое ранее тщательно скрывалось. Из Мо 14 мая была отправлена еще одна группа с целью проверки ситуации. В сообщении, отправленном ими через два дня, сообщалось: «Следить за соблюдением распоряжений центрального управления относительно лагерей. Для наблюдения потребуются дополнительные материальные средства. Также необходимы медикаменты» [22].
Распоряжение, на которое ссылается сообщение, было принято руководством внутреннего фронта в Осло. Оно было получено главами подразделений внутреннего фронта, среди них главный врач госпиталя в Буде, доктор Антон Юхансен. Информация была послана в Форме телеграммы: «Центральное командование сообщает, что в договоре о капитуляции говорится о сохранении прежнего контроля немцев над лагерями пленных в Норвегии. Приказывается снабжать русских, как определил Вермахт. Все лагеря должны быть обеспечены радиосвязью, СССР получает известия о том, что все военнопленные останутся в своих лагерях» [23].

Одновременно был издан ряд приказов:
- Все пленные должны содержаться в лагерях, в каждом из которых должны быть выбрана глава.
- Любые проявления насилия или грабежей будут строго караться. Запрещено воровать запасы продуктов.
- За исполнением распоряжения будет следить верховное командование союзных сил или норвежское правительство.
Вот что сообщают осматривавшие лагеря инженер Ханен и доктор Фошта:
«Лагерь Дунерландс:
447 русских, из них 330 больны, 40 – туберкулезом, у многих отеки, у 100 сильно подорвано здоровье, не могут ходить. Необходим рыбий жир, витамины, сухое молоко. Комитет избран, еда раздается каждый день. Радио нет, но комендант обещал доставить. Один фельдшер.
Лагерь Эйтеро:
346 русских, 48 больны, 5 - туберкулезом. Избран комитет из 3 человек, один фельдшер. Еда раздается каждый день, полтары сигареты в день, есть радио, нужен рыбий жир и сухое молоко.
Лагерь в Стурьволлане:
422 русских, 300 больны. 23 – туберкулезом, около 30 умерли после 26 марта. Есть врач и фельдшер. Избрано руководство, есть радио, питание ежедневное.
Лагерь в Ланнволлене:
426 русских, 20 – здоровые и работоспособные. Лагерь расположен на равнине, плохо обеспечен медикаментами. Один врач и фельдшер. Руководство избрано, есть радио. Этот лагерь устроен, как лагерь для больных [24]
Все лагеря разные, но отношение к заключенным примерно одинаковое. Исключение составляет лагерь Полярного круга:
Около 800 сербов, 20 человек больны. Очень хорошие условия. Помощь им поступает от американского Красного Креста. Пленные просят, чтобы охранниками были норвежцы» [25].
Ситуация в лагере Калвика и также благоприятна: «Этот лагерь – отличный пример хорошего отношения к пленным. Больных мало, есть хороший русский врач. Хорошие отношения между немецким командованием и пленными.
В заключении записано: «В лагерях русских военнопленных условия проживания убогие. Пленные истощены, острая нехватка продуктов питания. Высокий уровень болезней и смертности, требуются врачи, медикаменты и продукты».

«В лагере Сальтена условия проживания оставляют желать лучшего.
Несколько русских было застрелены при попытке к бегству. Кроме того, был еще так называемый «бункер» - штрафная клетка площадью примерно 1 на 2 метра из колючей проволоки, который использовался в карательных целях» - отмечали инспекторы.
В архиве Крейберга имеется несколько записей, собранных со всей северной Норвегии. В основном они описывают лагеря, глее пленных морили голодом, плохо с ними обращались и убивали. Известен случай, когда двое пленных, Колосков и Масонов, были застрелены унтер офицером СС за то, что отказались взять предложенные им сигареты [26]. Два других, Полкин и Алексеин были застрелены при попытке к бегству [27].
Начальника лагеря в Бьерн описывали так: «…настоящий садист. Когда местное население приносило русским продукты, пленных наказывали, например, заставляя их стоять голыми по пояс в зимний мороз по четыре часа в день [28].
Осенью 1944 года группа пленных из 174 человек была пригнана из Финляндии (Куусамо). В пути многие умерли или были застрелены. Дошли до лагеря в Норвегии только 66 человек [29].
Итак, очевидно, что условия жизни в лагерях были разными, многое зависело от коменданта лагеря. На фоне жестокого отношения к военнопленным, встречались и исключения. И более детальное описание этого можно встретить в сообщениях профессора Лейфа Крейберга. Он родился в 22 мая 1896 года. Был сыном врача, сдал медицинский экзамен в университете Осло в 1921 году. В первые два месяца войны он активно работает в госпитале. Позднее он был командирован в США для сопровождения груза на рыболовном судне. Это задание было выполнено. Летом 1942 года он был вызван в Лондон, где он написал свою знаменитую работу «24- часовой рабочий день», которую впоследствии использовали саботажники по всей Европе. Американцы называли его медицинским советником в условиях зимнего наступления в Ардене. Там он помогал американским солдатам, которые отморозили ноги. В мае 1945 года он возвращается в Норвегию. Лейф и его коллега подполковник Гюннар Енсон были отправлены в Вестермоен (Норвегия). Крейберг писал: «В результате мы с Енсоном получили приказ от главнокомандующего, наследного принца Улафа: в течение нескольких минут мы стали уполномоченными. Полномочия, почти равные полномочиям вице-короля Вестермоена» [30].
Но такое повышение было кратковременным. Уже 11 мая 1945 года пришел приказ: «Прибыть в Буде, чтобы рассмотреть вопрос военнопленных» [31]. Командующий регионом Северная Норвегия полковник Мюнте-Каас назначил Крейберга начальником северной зоны. Все советские пленные условно делились на военнопленных и «переcеленных людей» (displaced persons). 12 мая 1945 года Крейберг принял новые полномочия. Он был обязан:
- Организовать лагеря и учредить самоуправление, чтобы требовалось как можно меньше военной силы.
- Проконтролировать обеспечение лагерей продуктами питания на 30 дней.
- Наблюдать за здоровьем пленных.
- Обеспечить безопасность пленных.
Посылать отчет каждые 15 дней, а если потребуется, то и чаще. Необходимо сообщать следующее:
- Название лагеря и его местонахождение.
- Количество пленных в каждом лагере, национальность и пол.
- Физическое состояние пленных и т.д [32].
Мюнте-Каас сообщает, что «…все русские граждане должны получить статус военнопленных согласно специальному договору» [33]. Скорее всего, он подразумевает Ялтинский договор 11 февраля 1945 года, по которому все советские граждане должны вернуться в СССР.
14 мая Крейберг пишет отчет Мюнте-Каасу. Он сообщает, что количество русских военнопленных примерно 30-35 тысяч.
Еще до прибытия Крейберга на место, из Швеции были получены продукты питания и медикаменты. 18 мая из Стокгольма главному врачу в Буде пришла телеграмма о том, что в течение короткого времени было доставлено «10 тонн масла, 5 тонн макарон, 20 тонн растительного масла, 100 килограммов какао, 5 тонн крупы, 20 000 литров фруктового сока, 100 тысяч витаминных таблеток».
Крейберг четко понял, чтобы решить вопрос репатриации эффективно, необходимо единое командование и четкость действий. Трудностей было много. Помощь оказывали по мере возможностей. Норвежское командование смогло выделить только 70 офицеров из королевской армии. Точное число пленных было неясно. Сами немцы не могли назвать его, около 20 тысяч человек. Эта цифра менялась время от времени. Многие умирали от болезней и по другим причинам каждый день [34].
Крейберг предпринял поездку по лагерям, чтобы оценить обстановку лично. Были установлены правила охраны лагерей, по которым:
- Все лагеря должны охраняться немцами.
- Военнопленных ни в коем случае нельзя снабжать алкоголем. В случае замены немецкой охраны норвежской это правило также должно соблюдаться.
- В лагерях могут находиться только охранники. Они должны быть обеспечены продовольствием на 14 дней [35].
Позднее эти правила были отменены. Это произошло в ночь с 20 на 21 мая указом от районного командования: «Немецкие охранники увольняются там, где это возможно, в ночь с 20 на 21 мая 1945 года, за исключением районов, где нет представителей норвежских властей. Там немецкие охранники должны оставаться, пока не будут делегированы норвежские представители» [36]. «Бывшим пленным необходимо объяснить, что с этого момента, они – солдаты под командованием Союзных сил, которые предписывают бывшим военнопленным оставаться в лагерях» [37].
Еще одной и не менее важной проблемой являлось территориальное деление на районы для более удобного и эффективного управления ими. Вся территория была поделена на 7 районов. В каждом районе находился представитель внутреннего фронта. Неотложными также были вопросы медицинского обеспечения, поэтому в каждом районе были назначены врачи. Которые отвечали за это в каждом районе. Более того, также были назначены администраторы, отвечавшие за продовольственное снабжение, транспорт и поддержание дисциплины [38].
Количество бывших военнопленных постоянно корректировали. На 19 мая картина была следующая: к югу от Хатфьельдела – 874 человека.
Район Хатфьельдела – 5808 человек, Сальтдален – 8009 человек, Фауске – 1049 человек, Будин – 491 человек, Фулла – 4360 человек, северный регион – 5830 человек. Всего 20591 человек. Кроме того, присутствует категория иностранных рабочих. Страны, откуда они приехали, не указаны. Общее число 1282 человека: 652 человека к югу от Хатфьельдела, 626- в северном регионе [39]. Немного позже пришло сообщение. Содержащее другую цифру – 24 903 человека. Такая разница в данных объясняется тем, что Крейберг собирал данные по количеству пленных в самых отдаленных районах.
В июне 1945 года Крейберг сообщил результаты наблюдения за ситуацией в отдельных районах:
Драг. Самая северная часть территории, за которую ответственен Крейберг. На ней прибывают примерно 4000 бывших пленных. Из них 200-300 больных. Ответственные в данном районе – районный врач Сандберг и военный ассистент лейтенант Мьеэн [40].
Серфолль. Ответственные – лейтенант Фольк и врач Каппелен, содержится около 5 тысяч бывших пленных, 1 тысяча больных.
Фауске. 2300 бывших пленных, очень многие больны. Ответственные – доктор Элласен и лейтенант Брекке.
Будин. 2000 бывших пленных. Главный врач – Рос Мо и адвокат высшей инстанции и писатель Хокон Эвьент во главе.
Сальтдален был проблемным регионом. Там находилось около 6 тысяч человек, много больных, очень плохие условия проживания. Лагерь находился в горах, поэтому добраться до туда было достаточно сложно из-за таяния снегов. Главный врач Фрошта и лейтенант Мьельде – ответственные.
Мо в Ране. Территория простирается от Полярного круга до Корге. Там находилось около 6-7 тысяч бывших пленных, 1,5 – больные. Инженер Лангеви-Хансен и доктор Фошта – ответственные.
Мушьен. Количество бывших пленных около 2 тысяч человек. Один из лагерей. Древья, был лагерем для больных. В этом районе физическое состояние бывших пленных было удовлетворительным. Ответственные – инженер Конради и доктор Свен Офтедаль, которого впоследствии заменили доктором Петером Сюндтом. Датские санитары, прибывшие туда, оказали большую помощь [41].
Некоторые имена упомянуты Крейбергом с особым уважением и благодарностью. Например, одна из медсестер Гюнворь Хаавик. Ее имя упомянуто уже в рапорте 12 мая. При посещении лагерей в районе Буде она участвовала в качестве переводчика. Через три дня она сопровождала больных туберкулезом из Будина в Ланнстранду. В период с 21 по 13 мая она была переводчиком при поездке в Сальтдаль.
Но она была не единственным переводчиком в этом районе. Украинец по происхождению, Иозеф Бергман, живший в Мо, тоже работал переводчиком.
Семь подразделений севера страны носили общее название «Субзона А Северной Норвегии». Ее база находилась в городе Тромсе, ее начальником был Томпсен [42].
Связь между лагерями осуществлялась через норвежских посредников, которые были в каждом лагере. Связь с немцами тоже была налажена. Глава каждого подразделения наделялся полномочиями и инструкциями, подписанными Крейбергом 17 мая. Инструкции гласили, что… «Союзники должны относиться к бывшим пленным так, как требует Женевская конвенция, а именно: принять во внимание обеспечение жильем, продуктами питания, одеждой, медикаментами. В общем, они должны получать те же материальные средства, что и немецкие военные того же звания» [43].
В инструкции было также сказано, что главы подразделений должны обеспечивать ежедневный контроль, держать связь с немецкими властями, вести ежедневные записи и посылать их в Буде один раз в неделю. В каждом лагере был свой комендант, который являлся главой «совета лагеря». Эти коменданты держали связь с командующими высшего уровня. Представитель СССР Уланов находился в звании полковника. Одновременно он был инспектором и занимался проблемами лагерей. Сам он был военнопленным в Буде и после освобождения 14 мая 1945 года писал: «Мы не теряли надежду вернуться на нашу социалистическую родину, и снова работать для нашего народа и будущего, для наших матерей, отцов и свободы наших детей» [44].
Лагеря были разделены по национальному признаку. Кроме русских, в Норвегии находились около 800 югославов и 1200 поляков. У них были лучшие условия, чем у русских. Поляки были «проблемными детьми». Их, хорошо одетых и ухоженных, (им оказывал помощь Американский Красный крест), Крейберг называл медлительными и очень надменными. У большинства были антисоветские настроения… «и они ясно давали понять, что предпочтут немцев. Как меньшее из двух зол» [45].
Среди русских встречались разные личности. При осмотре лагерей 19 мая были обнаружены так называемые власовские лагеря. Они получили свои названия в честь русского генерал-лейтенанта Андрея Андреевича Власова (1900-1946г). В районе Сальтдаля было три власовских лагеря. В лагере Потсуха находилось 712 власовца. В Бренне – 117 и в Санби – 510 человек [46].
При посещении лагеря в Салтфьелле выяснилось. что немцы пытаются узнать, кто поддерживает армию Власова. Это делается для того, чтобы внести раздор в ряды пленных.
В лагерях, наряду с мужчинами, находились женщины и дети. Многие женщины проживали в районе Буде и были заняты в районной промышленности. Хокан Эвьент был крайне поражен, обнаружив в лагерях детей в возрасте от 2 лет до 1 месяца. Некоторое время спустя он вернулся в лагерь и обнаружил там уже 53 ребенка. Вместе с ним прибыли два представителя Красного Креста. «В результате, Красный Крест оказывал всю возможную помощь этим 53 детям, помогая продуктами питания и одеждой» [47].
Очень остро стоял вопрос обеспечения продовольствием. Почти во всех лагерях люди умирали от голода. Союзное командование приказало немедленно обеспечить пленных немецким пайком «С» - группы [48].
Такая спешка дала свой плачевный результат. Так, некоторые пленные так объелись, что врачам пришлось предостерегать их от употребления большого количества еды. Шведы, со своей стороны, разработали специальную диету. Санитарные условия были очень разными. В некоторых лагерях туалеты были чистыми и хорошо устроенными. Другие представляли собой просто открытые дыры внутри бараков. Эти туалеты были настолько плохо сооружены, что их содержимое буквально «выходило из берегов»,… «так, что мы могли видеть всю эту грязь и чувствовать страшную вонь» [49].
Возможности помыться почти не было, мыло и горячая вода считались роскошью. Бараки, в которых жили заключенные, были одинаковыми. В лагере Труфоре в Вефсене было четыре барака. Все они состояли из двух комнат, каждая из которых была площадью 60 метров. Высота от пола до потолка – 1,75 метра. В одном бараке одна комната использовалась как помещение для больных. Здесь было от 63 до 74 больных. Всего в лагере находилось 800 человек. Они прибыли 15 апреля 1945 года. До этого они находились в лагере в Дольстенской церкви [50].
Одной из проблем было отсутствие одежды у пленных. 1 июня 1945 года Крейберг посетил лагерь больных в Древье. В лагере было 600 русских и только у 150 были рубахи. Из другого лазарета больных не выпускали на свежий воздух по той же причине. В этой ситуации Шведы оказали очень большую помощь: они выслали униформу, которая пылилась у них на складах чуть ли не с времен Карла 12. В этих нарядах и гуляли русские [51].
Когда началась работа по освобождению, среди бывших военнопленных насчитывалось 3-4 тысячи больных. Было необходимо их вылечить до отправления домой. Немцы предоставили помещения своих лазаретов, где было увеличено число больничных коек на 120 штук. Обе больницы находились в Мо и действовали как временные в стенах прежних немецких лазаретов. Теперь они были заняты русскими и носили названия Ленинград и Горький. Почти то же было сделано и в Фауске. Но там находились шведы, которые при поддержке Союзников прислали еще 200 коек. Шведский врач, Улаф Нарвал возглавлял работу в Фауске [52].
Отдел социальной службы послал группу норвежских врачей, социальных служащих и датских медсестер. Эта группа обосновалась в Древье. Там было много тяжело больных, особенно много было больных туберкулезом. Сначала группу возглавлял доктор Свен Офтедаль, а затем – доктор Сюнт.
Таким образом, накануне возвращения бывших военнопленных на родину, было сделано все возможное для того, чтобы осуществить этот процесс наиболее грамотно и с наименьшими потерями. Большую роль в проведенных для этой цели преобразованиях сыграл Ляйф Крейберг, ответственный за подготовку к репатриации. Было изменено территориальное деление лагерей, изменен внутренний порядок в них, заменена охрана лагерей, улучшено продовольственное снабжение, особое внимание уделялось больным пленным. Но проведенные изменения не исчерпывали вопроса об отправке бывших пленных на родину, а лишь облегчали сложный и длительный процесс репатриации.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] А.Эмлингсве: Военная история Северной железной дороги. Из Железнодорожной библиотеки, Хамаро, стр. 9
[2] А.Эмлингсве: Военная история Северной железной дороги. Из Железнодорожной библиотеки, Хамаро, стр. 82.
[3] А.Эмлингсве: Военная история Северной железной дороги. Из Железнодорожной библиотеки, Хамаро, стр. 85.
[4] www.russia.no/history/ww2/index-ru.htm/
[5] M. Soleim Soviet prisoners of war in Norway 1941-1945. Organisation of the camps and treatment of the prisoners.
[6] И. Пшеничников Обреченные на забвение. «Эхо планеты» №21. май, 1995г.
[7] Воспоминания Любова В.В.
[8] www.russia.no/history/ww2/index-ru.htm/
[9] www.russia.no/history/ww2/index-ru.htm/
[10] Эстрем М. Дневник «русской мамы». – М.,1959г, c.16.
[11] Эстрем М. Дневник «русской мамы». – М., 1959г., с. 18.
[12] Письмо было получено мной 20 сентября 2001 года. Это был ответ на посланную мной анкету. Мной было разослано четыре письма, и лишь только один ответ был получен – это письмо Трапицина И.Я.
[13] Носков А.А. Движение сопротивления в Норвегии. – М., 1968.
[14] Русская мама из Норвегии // Известия, 1962г, 4 ноября.
[15] www.russia.no/history/ww2/index-ru.htm/
[16] Распевин К. Всюду есть друзья // Правда, 1964, 14 июня.
[17] www.russia.no/history/ww2/index-ru.htm/
[18] Куницын Е. Как Суфус Неверлюнд спас русских пленных // Известия,-1990г- 28мая.
[19] Kreyberg, ex-fange arkivet, eske 1. s.5,6. (Архив бывших военнопленных)
[20] Kreyberg, ex-fange arkivet, eske 1, s.2
[21] Kreyberg, ex-fange arkivet, eske 1, s.1
[22] Kreyberg, ex-fange arkivet, eske 1 (сообщение подписано Лангвиком Хансоном, 16 мая 1945 года, стр.1)
[23] Kreyberg, ex-fange arkivet, eske 1 (Телеграмма от 13 мая 1945 года, в распоряжении говорится о немецком пайке, который значится как Г-паек. Поскольку запасы союзников были скудны, было решено, что продукты должны поставляться с немецких складов).
[24] Kreyberg, ex-fange arkivet, eske 1, s.1
[25] Kreyberg, ex-fange arkivet, eske 1, s.2
[26] Kreyberg, ex-fange arkivet (надписи на русских могилах на кладбище в Дуннермане).
[27] Kreyberg, ex-fange arkivet, eske 3
[28] Там же.
[29] Там же.
[30] Kreyberg, Kast ikke kortene, Oslo 1978 г. s. 155, 157.
[31] Там же, s. 161.
[32] Там же s. 163.
[33] Там же, s. 153.
[34] Kreyberg, ”Frigioring av de alliete krigsfanger I Nordland” Oslo 1946 s.11.
[35] Там же.
[36] Там же ( директива от 20 мая 1945 г.)
[37] Там же.
[38] Там же s. 15-16.
[39] Kreyberg, ex-fange arkivet, eske 1, 19 маj, 1945.
[40] Kreyberg, ”Frigioring av de alliete krigsfanger I Nordland” Oslo 1946 s.16
[41] Kreyberg, ex-fange arkivet, доклад 19 мая, 1945 года из Буде, с.1
[42] Kreyberg, ex-fange arkivet, eske 1.
[43] Kreyberg, ex-fange arkivet, eske 1.
[44] Kreyberg, ex-fange arkivet, eske 4. “Redegjorelse” s.8
[45] Там же, с. 189.
[46] Kreyberg, ex-fange arkivet, eske 1, rapport 21-23 maj.
[47] Kreyberg, ex-fange arkivet, eske 1, Rapport 17/05-45, Hakan Evjenth.
[48] Kreyberg “Kast ikke kortene”, Oslo 1978, s. 180.
[49] Kreyberg (redegjorelse) 1946, с.18.
[50] Kreyberg “Kast ikke kortene”, Oslo 1978, s. 170-171.
[51] Там же с. 182-183.
[52] Kreyberg “Kast ikke kortene”, Oslo 1978, s. 184-186.