Интервью с Игорем Михайловичем Дьяконовым.

Дьяконов, Игорь Михайлович (1915-1999) – выдающийся советский филолог и историк Древнего Востока, доктор исторических наук.
Игорь Михайлович был призван на фронт в июле 1941 г., но вскоре его перевели на гражданские работы по эвакуации Эрмитажа.

- Вторично меня призвали в сентябре 1941 г. Я занимался изучением восточных языков и работал в Эрмитаже. На фронте я стал переводчиком. Переводил с немецкого языка. Это было в Беломорске. Я выпускал листовки и т.п. Там находился центр всего Северного фронта. В сферу моих обязанностей входила пропагандистская работа, рассчитанная на немецкий фронт. Кроме пропаганды, я работал и с военнопленными. Нас интересовали анекдоты про фашизм, ходившие тогда по Германии, а также различные истории и скандалы, которыми мы могли бы воспользоваться в пропагандистской работе. Из материалов, полученных мной от немецких и норвежских военнопленных, получилась бы целая книга о положении дел в фашистской Германии. Информации было много, но поскольку она не носила военный характер, ее не засекречивали. Я мог об этом говорить, это было для меня не сложно.
После начала наступления [Петсамо-Киркенесская операция] меня направили в Киркенес. Там я отвечал за отношения между нашими военными властями и норвежскими гражданскими и военными властями. Я отчитывался только перед генералом Мерецковым, командующим Карельского фронта. Но это было только в теории. На самом деле у нас не было никакой связи, и я мог делать все, что захочу[1].
Я пробыл в Киркенесе до сентября 1945 г. и затем вернулся в Эрмитаж, потом ушел в Университет и в Институт востоковедения при Академии наук. Там я получил звание, соответствующее в Норвегии званию профессора (с 1960 г.).
- Вам сейчас 76 лет и Вы на пенсии?
- Я не на пенсии. Это возможно в Советском Союзе, хоть я давно уже мог выйти на пенсию. Но все зависит от того, могу ли я еще принести какую-то пользу, нуждается ли во мне институт, есть ли там на это средства. Я много работаю над вопросами истории, тогда как мои коллеги за последние 15 лет занимались главным образом сравнительной лингвистикой. [Отвечая на вопрос:] Я свободно читаю египетские иероглифы, ассирийские и шумерские клинописи, с этим никаких проблем [смеется]
- Как Вы попадали из Беломорска в Киркенес? Какого числа Вы прибыли в Киркенес?
- Я прибыл в Киркенес 26 октября 1944 г., по старому стилю на следующий день после очередной годовщины революции. А уехал оттуда через год, одним из последних. Я был самым последним или одним из трех-четырех последних, уехавших оттуда советских военнослужащих. Это было в двадцатых числах сентября 1945 г., точно не помню дату. Мы прибыли на машине в Киркенес в октябре 1944 г. Через реку Паз мы перебирались на амфибиях. После этого я поехал в другой машине вместе с одним генералом[2], сейчас я не помню его имени. Мы проезжали мимо немецкого минного поля и складов, сожженных немцами. После этого нас привезли в Киркенес, где и высадили. Генерал сказал, чтобы мы ежедневно составляли рапорт обо всем, происходящем там. Но я не мог этого делать, так как мост [через реку Паз] был взорван. Один раз мне удалось отправить рапорт, но в последствии просто не оставалось времени на составление рапортов. Ведь ко мне обращалось множество людей с вопросами и жалобами, которые я должен был рассматривать.
- В Киркенесе была открыта комендатура?
- Да. Но я работал не в комендатуре[3]. Мы там жили. Над ней развивался советский флаг. [Дьяконов подтвердил, что этот флаг сейчас находится в экспозиции Мурманского областного краеведческого музея]. Командующим был полковник Лукин-Григэ, как его называли. Но он не был моим командиром. Лукин Григ Э. Вообще-то его настоящее имя – Павел Лукин. Просто он очень увлекался музыкой Эдварда Грига, и в молодости, когда он получал документы, он решил, что фамилия Лукин слишком простая, поэтому он добавил к ней Григ Э. Так его стали звать Лукин-Григэ[4].
- Как тогда выглядел Киркенес?
- Все было сожжено. Когда мы прибыли в Киркенес, мы увидели большое пожарище. Пахло, как будто свежим хлебом, но горел уголь. В самом городе тоже были кучи угля, порой доносился свист гранат и ракет. Большая часть домов сгорела. Частично в результате бомбежек, а также потому, что немцы сожгли все, что еще там оставалось. В самом Киркенесе уцелело 5 домов, а за городом около 10 домов. Местное население спряталось в туннелях: но не в Бьорневатне, а в туннеле-бомбоубежище в самом Киркенесе. Там же находились и члены отделения Красного Креста. [Дьяконов хорошо помнит Ботолва Лаудала, руководителя отделения Красного Креста, а также одну «очень добрую человека», имени которой он вспомнить не мог]. Вот все, что осталось от Киркенеса, все остальное было разрушено. С первого дня мы жили в одном доме, в комендатуре. Там у меня была маленькая комнатка. Впоследствии оказалось, что здесь размещалось Гестапо, а в моей комнате была камера. Там стояла широкая деревянная койка. А я и не знал об этом. Об этом мне рассказал один норвежец лишь в самые последние дни моего пребывания в Киркенесе.
- А где жили солдаты?
- Они жили на улице. Сначала те, кто мог, разместились в домах. Но потом генерал Лукин-Григэ и исполняющий обязанности генерал Щербаков приказали всем солдатам покинуть занятые ими дома. Все солдаты должны были жить на улице. И пришлось жить так всю зиму.
- Мне говорили, что они плясали, чтобы согреться.
- Да, это так, они плясали в теплых дубленках.
- Сколько советских солдат размещалось в это время на норвежской земле?
- Во время боевых действий там было, по крайней мере, свыше 100 тысяч советских солдат. Но после того, как наши войска вышли к Тане, большая часть вышла из Норвегии, их отправили на другие фронта. Осталось около 10 тысяч человек. Бои длились примерно до 30 октября 1944 г., и не больше чем через две недели большая часть войск вышла из Норвегии.
- Когда Вы прибыли в Киркенес боевые действия еще не завершились. Еще шли бои. В частности, за Нейден. Вы слышали об этом?
- Да, конечно. Даже когда я заходил в Киркенес, там еще стреляли [со стороны острова Скугерёй]. Я находился в комендатуре вместе с Лукиным-Григэ, когда к нам пришел один старший лейтенант, и вдруг над нашим домом просвистел снаряд. Мы выбежали из дома и спрятались за какие-то камни. Но они стреляли над нами в направлении залива. Огонь был открыт с маленького островка Хйелмой, находившегося рядом с островом Скугерёй. Там еще оставались немцы, и они открыли огонь из крупнокалиберных пушек.
- За Нейден и Тану шли большие бои?
- Да, возле Нейдена были большие бои. Там мы потеряли 2 тысячи человек, нет, кажется, около тысячи человек...
- Сколько солдат погибло на норвежской земле?
- 10-12 тысяч [но он добавил, что он не уверен в правильности этих цифр]. Мы проследовали до Таны, и здесь остановились, так как была зима. Уже выпал снег. Если бы мы пошли дальше, пришлось бы сначала убирать снег. Только на это потребовалось бы несколько тысяч солдат, а этого мы себе позволить не могли. Кроме этого необходимо было в случае дальнейшего продвижения заключить с норвежцами договор. Норвежская военная миссия прибыла не сразу[5]. А после этого все пошло так, как пришлось, была битва за Сёройю и т.д. [Дьяконов имел тесные контакты с полковником, позднее генералом Далем, которого он назвал «большой умницей и хорошим человеком»]
- Вы и генерал большую часть вопросов решали, наверно, напрямую вдвоем?
- Да, это так. В Киркенес я прибыл в звании старшего лейтенанта, а убыл в звании капитана.
- Где проходили самые большие бои на норвежский земле?
- Думаю, в Нейдене. Хотя шли большие бои и при форсировании Паза.
- Где, возле Эльвенеса?
- Да, возле Эльвенеса.
- Там сбили самолет Ил-2 М3, который впоследствии был нами отреставрирован.
- Да, это так. Сначала был большой бой за Эльвенес, а потом за Нейден. Вы знаете, что мы потеряли возле Нейдена полторы-две тысячи человек. И, конечно, шли бои на дорогах [прежде всего на дороге в Киркенес и оттуда в Тану, но он также упомянул Арктическую дорогу из Петсамо в Ярфьорд].
- Кроме Киркенеса Вы еще где-нибудь были?
- Я был в Вадсе, но не доехал до Нейдена. Я был в Эльвенесе и в Ярфьорде, Сванвике, Санднесе, Бьорневатне, Киркенесе и, конечно, в аэропроту Хёйбуктмуэн. Меня отвозили на машине в те места, где со мной хотели переговорить. [Он дает понять, что его вызывали разрешать множество незначительных вопросов со стороны местных жителей]. Например, одна старушка пожаловалась, что русские отобрали у одного мужчины лодку. И когда мы туда приехали, чтобы провести расследование, оказалось, что просто его лодка была подтянута к дому ближе, чем обычно». [Часто случалось, что местные жители оставались на обед]. В Сер-Варангере не было абсолютно никаких продуктов, все было уничтожено немцами. И дефицит продуктов, конечно, переживался как основная проблема. Наши солдаты делились своими продуктами с норвежцами, но у нас не было таких больших запасов черного хлеба. Однако мы обнаружили целый склад муки на 800 тонн, уцелевший от немцев. Они попытались связаться с правительством в Лондоне, чтобы этот склад был выкуплен, поскольку он являлся российским трофеем. Но этого сделать не удалось. И они обратились ко мне, так как думали, что главным командующим был Дьяконов. Итак, они пришли ко мне. Я подождал один день и поднял этот вопрос перед Лукиным-Григэ. Он ведь был полковником, а не я. И он сказал: «Да, пусть норвежцы его получат». Плохо обстояли дела со складом спиртных напитков в Бьорневатне. Немцы уничтожили все за исключением спиртных напитков. И это не случайно. К сожалению, там были случаи дебоша и воровства. Мы поставили там охрану: 20 солдат, но и этого было недостаточно. Приходили за спиртным чуть ли не целыми батальонами: что-то выкрикивали возле туннеля, охрана выходила из туннеля, чтобы посмотреть, в чем дело, и за несколько минут склад разбирали. [Дьяконов видел впоследствии ставший знаменитым туннель в Бьорневатне, где проживало местное население во время боевых действий и где даже родилось несколько детей].
- Где приблизительно проходила граница оккупированной территории в Норвегии?
- Нейден-Сванвик-Гренсе Якобсельв: эта территория находилась под контролем советской администрации. Отношения с норвежскими властями были очень хорошими. Что касается доступа норвежских властей к этому региону, то мы исходили из принципа: все, что не запрещено, разрешено. Передвижение по территории запрещено не было. Но возникало множество вопросов, например, в отношении продуктов, одежды и жалоб, где были необходимы консультации [с советскими властями]. Кроме этого, полковник Даль вместе со своим штаб-офицером примерно раз в неделю приезжал к генералу Щербакову в Луостари на консультации. А так мы во все не вмешивались. [Дьяконов упоминает норвежскую книгу «История Финнмарка» о войне на Севере, где ни словом не упоминается то, что советские вооруженные силы находились в Норвегии с 1944 по 1945 г.].
- Какой статус имела эта территория с советской точки зрения: «оккупированная территория» или было какое-то другое обозначение?
- Да, пожалуй, это была в каком-то роде оккупация. Но я не думаю, что территория как-то по-особому обозначалась, мы просто там были.
- Почему вы находились там так долго?
- Не знаю, это обсуждалось в Москве и Вашингтоне, а не здесь. Наши моряки считали, что там был очень хороший порт, который они хотели бы оставить за собой. Но это было их частное мнение[6].
- Каковы были отношения между норвежцами и советскими войсками?
- Очень хорошими. [Дьяконов рассказал, что он один раз был в Вадсе [7]. Вместе с корреспондентом журнала «Красная Звезда»]. Город выглядел лучше, чем Киркенес, где уцелели только несколько отдельно стоящих домов. В Вадсе уцелела половина домов. Там находилась резиденция губернатора Педера Холта. Я осуществлял контакты с ним. И когда он приехал в Киркенес, к нему относились, как к губернатору, и мы поприветствовали его. [Кроме этого, Дьяконов летал в Лаксельв на самолете-разведчике. Он присоединился к рейсу, чтобы осмотреть территорию, в частности, лагерь для русских военнопленных. Но к тому времени лагерь был пуст. Разрешения на такие перелеты у норвежских властей они не запрашивали [8]. Они сами принимали решения об осуществлении таких рейсов. Дьяконов не был ни в Варде, ни в Нейдене, в частности, из-за непроезжих дорог, взорванных немцами при отступлении].
[На вопрос о том, поддерживал ли он контакт с норвежскими партизанами, Дьяконов ответил отрицательно. Он только добавил:]
- Там был морской офицер Суртягин, норвежцы его назтывали ’sortjeger’ [в переводе с норвежского: черный охотник], который координировал эту работу. [Дьяконов рассказал, что разговаривал с ним по телефону два года тому назад и что он тоже проживает в Ленинграде. По мнению Дьяконова, координацией деятельности партизан занимался ВМФ]. По крайней мере, я никаких дел с ними не имел.
- Повторите историю о том, как Вы продали железную дорогу в Сер-Варангере!
- Мы получили приказ выйти из Норвегии через три дня и получить от норвежских властей документ о том, что они не имеют к нам никаких материальных претензий. В то время в Киркенес приехал юрист Андерсен. Он работал в норвежской военной миссии. Он прибыл к нам с длинным списком претензий на общую сумму 300 тысяч норвежских крон[9]. А денег у нас не было ни норвежских, ни русских, ни английских или американских. Мы не могли расплатиться. У нас был строгий приказ выйти из Норвегии до 12.00 такого-то числа в конце сентября 1945 г. Таким образом, мне нужно было найти что-нибудь такое, что бы я мог продать ему [юристу Андерсену, действовавшему от лица норвежского государства]. Мы взяли с собой одного человека из муниципального собрания и одного лейтенанта и объехали весь Сер-Варагер до самого Сванвика и почти что до Нейдена. Это и была моя самая большая поездка по территории. Мы нашли разные немецкие бараки и т.д., которые этот мужчина из муниципалитета Сер-Варангер оценил в 15 тысяч крон. И так далее. В конце концов, нам нужно было найти еще 116 тысяч крон, а у нас оставался всего один день. Мы не смогли найти ничего такого, что можно было бы продать [чтобы удовлетворить юриста Андерсена и норвежскую военную миссию и получить от них документ, свидетельствующий о том, что они не имеют к нам никаких материальных претензий]. И тогда я сказал: «Извините, а железная дорога? Кто ее построил?». Немцы! Железная дорога от рудника акционерного общества «Сюдварангер».
- Вы имели в виду весь участок от Киркенеса до Бьорневатна?
- Нет, не весь участок, а только часть его. Мне показалось, что мы могли бы продать его. Но муниципалитету он был не нужен, а губернатор находился в Осло. И тогда я подумал об одном инженере в АО «Сюдварангер», у которого была подпорчена репутация. Например, он отказался строить туалеты для норвежской военной миссии. Вернее он потребовал за эту работу много тысяч крон. Такой вот был человек. Говорили, что он был профашистом. [Директором АО «Сюдварангер» до войны и во время войны был немец, вернее натурализованный пруссак. Во время войны АО «Сюдварангер» предоставило в распоряжение немцев свои причалы и производственные помещения. И большие партии никеля перевозились на грузовиках из Никеля в Киркенес по специально для этого построенному мосту через реку Паз возле Холмфосса, а в Киркенесе никель грузили на морской транспорт в Германию. Вся эта деятельность координировалась из головного офиса предприятия в Осло. Третий рейх полностью зависел от этого никеля, в частности, для производства бронированной стали. После неудавшейся попытки взять Мурманск основной причиной для столь длительной немецкой оккупации этой территории служили месторождения никеля. Советским подводным лодкам не удалось потопить эти хорошо защищенные транспорты. Я стал первым исследователем, изучившим дела транспортов с никелем в тогда засекреченном архиве АО «Сюдварангер» в Осло в 1970-е годы. Это случилось до того, как часть архивных материалов по моей инициативе была переведена в офис предприятия в Киркенесе, который позднее передал их в музей Пограничья. Остальные материалы поступили в Государственный архив в Осло. Однако ходят слухи о том, что дела, касающиеся транспортов с никелем, куда-то «исчезли» спустя короткое время после того, как они были обнаружены. То же самое касается и двух толстых архивных папок военного периода, которые, по словам тогдашнего (в 1974 г.) начальника отдела кадров Ботолва Лаудала, были настолько обременительны для репутации АО «Сюдварангер» относительно роли предприятия в войне, что они были спрятаны вышеупомянутым лицом на даче в Южной Норвегии. Ботолв Лаудал был именно тем человеком, которого Дьяконов помнит по туннелю в Киркенесе в 1944 г. Дьяконов похвалил его, как энергичного руководителя отделения Красного Креста. В ходе разговора с Дьяконовым стало ясно, что он был осведомлен о роли АО «Сюдварангер» в войне. Поэтому неудивительно, что русские во главе с Дьяконовым увидели особую символику в том, чтобы железная дорога АО «Сюдварангер» послужила венцом в советской компенсации норвежской военной миссии за тот ущерб, который советские войска якобы нанесли норвежской стороне. Норвегии не оставалось ничего иного, как согласиться с этим]. Итак, я вызвал этого горного инженера и спросил, не желает ли он купить железную дорогу. Он отказался. Я отметил: «Для Вашей компании очень важно иметь железную дорогу и порт». Он сказал, что все мастерские лежат в руинах. «Так Вам не нужна железная дорога? - спросил я, - Если нет, то мы снимем рельсы и увезем их в Советский Союз». Этого сделать мы, конечно, не могли, у нас просто не оставалось на это времени. Но он об этом не знал. «Ладно, мы найдем эксперта, который оценит ее стоимость», - сказал инженер. Самым ужасным было то, что мы понятия не имели, сколько стоит эта железная дорога. Мы никогда ранее не продавали железных дорог. Но об этом он тоже ничего не знал. И на следующее утро, в последний день, он пришел и сказал: «Я покупаю ее за 9 тысяч крон». На это я ему ответил, что наш эксперт оценил дорогу в 116 тысяч крон. Да, он согласился с этой суммой. А я понял, что эта дорога стоит минимум 300 тысяч… Он написал квитанцию с текстом: «Получил железную дорогу стоимостью 116 тысяч крон, сумма будет уплачена в муниципалитет и губернатору». Так мы получили документ о том, что долг Норвегии был уплачен!
- И этот официальный норвежский документ об уплате компенсации был подписан?
- Да, но это было очень непросто. Так как полковник Даль[10] находился в Карашоке, у нас никакой связи с ним не было. У него была связь только с норвежской военной миссией, которую он возглавлял, а не с нами. Губернатор Педер Холт находился в Осло, а мэр коммуны заблаговременно скрылся. Тогда я пошел к командиру роты капитану Карлсену [норвежская горная рота]. Там я написал на печатной машинке этот документ на норвежском языке и показал его ему. «Вы должны подписать это». Он сказал, что не может подписывать, что он только командир роты. Я объяснил ему, что он является командиром норвежских сил здесь, а Лукин-Григэ – командующим советскими силами. «Ты должен подписать». Мы уселись, выпили друг с другом, и в час ночи он сказал: «Давай мне этот документ. Я ничего от немцев не получал, а все были настроены к немцам дружественно. Я ничего не воровал. Я подпишу как гражданское лицо». Он подписал, и документ был у меня[11]. После этого мы спустили наш флаг над Киркенесом и подняли норвежский флаг. Солдаты уходили через Санднес, а руководство пошло по «арктической дороге» [здесь, видимо, подразумевается финская арктическая дорога через Эльвенес и Стурскуг до построенной финнами дороги на Петсамо].
- Кто последним пересек границу в конце сентября 1945 г.?
- Нас было пятеро: Лукин-Григэ, я, Крицененко и два лейтенанта, я не помню их имена, - вся наша администрация. Командир роты Карлсен [из норвежской горной роты, подчинявшейся норвежской военной миссии под командованием полковника Даля] попрощался с нами. Это он подписал документ о продаже железной дороги, про который я уже рассказал вам. Его сопровождали двое норвежских солдат. На границе никто из гражданских или губернских властей не присутствовал. Но в Киркенесе состоялась церемония спуска флага, на которой присутствовали несколько представителей норвежских гражданских властей. После этого наша автоколонна направилась к границе. [Дьяконов так описал норвежскую сторону:] Со стороны горной роты на церемонии присутствовал взвод: 30 – 40 человек. Именно он был дислоцирован в Киркенесе. Горная рота состояла приблизительно из 220 человек. Частично они прибыли наземным транспортом через порт Полярный, частично высадились с вертолетов. Прибывшие через Полярный носили английскую военную форму с нашитым на рукав норвежским флагом. Остальные прибыли из Швеции в полицейской форме. Норвежские войска прибыли 30 ноября 1944 г. Как с неба свалились, мы их не ждали. Их дислоцировали в различных местах в губернии. Кроме этого, часть солдат были призваны в Горную роту на границе, на острове Серойа, в Каутокейно и т.д.
- Расскажите то, что Вам известно о деле Тура Хейердала. Хейердал прибыл в Восточный Финнмарк как офицер безопасности и связи в целях установления контактов с правительством в Лондоне. Но он был депортирован Красной Армией из своего собственного отечества. Вероятно, он единственный норвежец, которого постигла такая участь.
- Дело в том, что во время транспорта из Англии один человек получил звание ефрейтора. В результате в списках оказалось на одного солдата меньше, и на одного офицера больше…
- И Вы его депортировали?
- Депортировал его не я, я получил приказ об этом.
- Кто вынес такой приказ?
- Начальник разведки 14 армии, просто дурак какой-то. Был длинный документ, на зачтение которого ушло много времени. В этом документе значилось много имен, странных имен. [К этому можно добавить, что, по словам корреспондента НРК Финнмарк Яна Бьёрге, норвежский партизан Алфред Хенриксен с советской стороны, т.е. со стороны союзников, тоже был вовлечен в дело о депортации Тура Хейердала. Норвежская Горная рота впоследствии наказала его, отправив в бои за Порсангер, центральный Финнмарк. Там он был взят в плен немцами, а немцы уже давно подписали ордер на его арест. В результате он попал в Гестапо в Осло, где его заключили под стражу. Он чудом остался жив, так как немцы не успели завершить судебное слушание по делу против него до окончания войны…Через какое-то время после интервью с Дьяконовым мне довелось побеседовать с Туром Хейердалом в Осло в связи с готовящейся НРК встречей между Дьяконовым и Хейердалом в Киркенесе. Эта встреча не состоялась. Тур Хейердал не забыл эпизод с депортацией в ноябре 1944 г. Кроме этого он подтвердил образцовое поведение советских солдат в Киркенесе, в частности то, что солдаты получили приказ жить на улице, чтобы местное население смогло воспользоваться оставшимися домами. Солдаты разводили большие костры, танцевали и пели, чтобы не замерзнуть. Хейердал сам объяснил, что поводом для его депортации послужило то, что в списке значился «Фенрик Хейердал» вместо «Тур Хейердал». В результате чего советские власти сделали вывод, что разрешение на въезд было выдано Фенрику Хейердалу, а не Туру Хейердалу. То есть слово «фенрик» (в переводе с норвежского: ефрейтор) они приняли не за звание, а за имя! В результате последовала депортация. Хейердал подтвердил, что истинная причина крылась в том, что советским властям не очень нравилась идея прямой связи с правительством в Лондоне из контролируемой ими территории. И для начала они всячески пытались задержать этот процесс. Благодаря тому, что нам удалось встретиться и с Дьяконовым, и с Хейердалом, мы смогли взглянуть на этот обросший слухами вопрос с обеих сторон].
- Почему вы дошли до самой Таны?
- До Таны важно было дойти с тем, чтобы заполучить также и Северный Варангер. Таким образом, мы прогнали немцев из всего Варангер-фьорда. [Насколько это было обоснованно, показала трагедия возле Хопсейда в Тана-фьорде к западу от Варангер-фьорда. Там еще в мае 1945 две немецкие подлодки захватили множество заложников и расстреляли несколько человек на берегу.]

Записано на даче Дьяконова в Светлогорске, Ленинградская область, 15.06.1991 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Дьяконов получил задание от генерала К. А. Мерецкова лично возле Мурманска. Из Мурмашей в Луостари его перевозили в бомбовом отсеке в хвостовой части штурмовика Ил-2. В Луостари был создан штаб, который возглавил генерал Щербаков, руководивший Петсамо-Киркенесской операцией от лица командующего фронтом генерала К.А.Мерецкова. Там Дьяконов явился к командиру по политической части генералу Калашникову.
2. Генерал Калашников. Дьяконов приехал в Киркенес по Арктической дороге из Луостари через Ярфьорд и Эльвенес. Первоначально предполагалось, что он должен был ежедневно отчитываться из штаб-квартиры 131-го стрелкового корпуса в Тарнете (Ярфьорд) перед генералом Калашниковым о политических настроениях местного населения.
3. Дьяконов не подчинялся какому бы то ни было командиру. Формально он даже не был направлен в комендатуру в Киркенесе (комендатура была военной). В конце января – в феврале 1944 г. о вошел в состав отдела разведки 14-ой армии и выполнял спецзадания командования. Он был инструктором и писцом при политическом руководстве фронта. Служба в отделе разведки 14-ой армии означала, что он попал в подчинение заведующего отделом разведки полковника НКВД Полякова. Роль Полякова в течение 1945 года усиливалась. Это нашло выражение, в частности, в вербовке норвежских «шпионов». К выполнению таких заданий он привлекал и Дьяконова.
4. Когда Дьяконов прибыл в Киркенес, он не обнаружил там советских войск. Генерал Калашников высадил его в центре города и уехал из Киркенеса на своем американском джипе, полученном по ленд-лизу. Дьяконов нашел дорогу до бомбоубежища, над которым сейчас высится памятник советскому солдату. В бомбоубежище Дьяконов познакомился с сотрудниками Красного Креста под руководством Ботолва Лаудала, впоследствии ставшего начальником отдела кадров акционерного общества «Сюдварангер». В бомбоубежище кроме жителей Киркенеса находились и так называемые «восточные пленные»: женщины и дети, привезенные немцами по железной дороге из-под Ленинграда через Финляндию в Норвегию для работы в Киркенесе и на аэродроме Хойбуктмуен. Норвежцы позаботились о многих таких пленных. Пока Дьяконов там находился, это было 26 октября 1944 г., прибыли два советских офицера: полковник Ростов и лейтенант Гриценко. Так их стало трое. Вечером 26 октября прибыл еще один старший лейтенант, который находился в очень плохом расположении духа, потому что в Киркенесе он не нашел ни немецких транспортных средств, ни военной техники, которые можно было бы конфисковать. Немцам успели все необходимое эвакуировать или уничтожить. Полковник Ростов открыл канцелярию в служебном доме акционерного общества «Сюдварангер», находившемся совсем рядом и почти не пострадавшим в результате военных действий. После ликвидации Карельского фронта приказом главного командования от 15 ноября 1944 г. Ростов уехал, а Дьяконова «забыли». Потом приехал полковник Лукин-Григэ, начавший обустройство постоянной комендатуры. Возле здания появился флагшток, и оставшаяся дивизия 14-ой армии Щербакова изготовила советский флаг, который согласно морским обычаям и по совету Дьяконова поднимали каждое утро, и спускали каждый вечер. В комендатуре служило 8-9 человек, включая представителя военной разведки и Дьяконова, находившегося в подчинении полковника НКВД 14-ой армии. Дьяконов считался вторым по званию человеком в комендатуре в Киркенесе. У военных моряков был свой комендант в Киркенесе, находившийся в соседнем доме.
5. 8 ноября 1944 г. через советский порт Полярный прибыли первые части норвежской горной роты. «Их форма цвета хаки была непохожа на нашу шинель. Вместо нее они носили свободные форменные куртки с широкими ремнями, брюки и ботинки, на голове были темно-синие шапки. Их было примерно 250 солдат, но у них была большая военная миссия». Русские официально называли ее штабом. Кроме того, в Киркенес прибыл для чисто символического присутствия норвежский военно-морской комендант и два норвежских катера, которые должны были патрулировать вдоль побережья. Советскую комендатуру в Киркенесе возглавил командующий батальоном Павел Лукин-Григэ, а норвежский штаб возглавил полковник Арне Даль. Советский командующий имел верховную власть в Восточном Финнмарке, тогда как полковник Даль был лишь командующий гарнизоном на этой территории, то есть командиром полроты. Продукты и транспорт предоставлялись ему русскими. Норвежскую комендатуру в Киркенесе возглавлял капитан Карлсен. В составе частей Карлсена находились переводчик и норвежская полиция.
6. В своих мемуарах Дьяконов отмечает, что в Киркенес прибыл занимающий высокое положение военно-морской офицер, утверждавший, что можно говорить о размещении там российских военных кораблей, и что было бы неправильно лишиться такого хорошего военно-морского порта на берегу Варангер-фьорда. Одновременно, пишет Дьяконов, стали поступать сигналы тревоги со стороны местного населения, обеспокоенного тем, что советские войска приступили к строительству стационарных казарм. О существовании таких опасений местные жители рассказывали мне в начале 1970-х годов. Строительство казарм уже началось, в частности, в Эльвенесе. Утверждалось, что советские войска вышли из Норвегии только после того, как это сделали англо-американские войска (которые, в частности, стояли в Тромсе).
7. Норвежские военно-морские катера и рыболовецкие боты осуществляли регулярные рейсы между Вадсе и Киркенесом. В Киркенес стало приходить зарегистрированное в Норвегии судно «Либерти». Выгружались так называемые «бараки для гномов» (круглые металлические бараки).
8. Однажды, не имея специального на то разрешения, они полетели в Тромсе для того, чтобы обсудить вопрос о репатриации нескольких тысяч советских военнопленных из Северной Норвегии (впоследствии этих пленных отправили в Мурманск, а оттуда для отбывания наказания уже в Воркуту). На обратном пути была произведена шпионская аэросъемка всего побережья, начиная от Тромсе.
9. В мемуарах Дьяконов называет сумму 583.275 норвежских крон, которая была после его протеста снижена норвежскими властями до 200.000 крон. Эти 200.000 крон касались нераскрытого дела о краже со взломом во вновь открывшемся магазине «Часы». В конце концов, у него не хватало 116.000 норвежских крон, которые он заполучил с помощью железной дороги акционерного общества «Сюдварангер».
10. Наконец, полковнику Далю надоело выполнять советские приказы, поступающие от генерала Полякова, в подчинении которого он находился на территории оккупированного советскими войсками Восточного Финнмарка. И он перевел свой штаб и военную миссию в Каутокейно, Западный Финнмарк. Это произошло после 9 мая 1945 г. Одновременно активизировалась разведка в Киркенесской комендатуре. В начале мая 1945 г. (!) главным командованием в Луостари был издан приказ об изъятии оставшихся у населения радиоприемников. Результаты исполнения этого приказа оказались сомнительны, так как только один из сданных приемников оказался в исправном состоянии. И этот приемник, конечно же, стал использоваться для нужд комендатуры.
11. В норвежском издании мемуаров Дьяконова эти слова переведены так: ”Ох, я и на гражданке смогу найти себе работу”.